Любовные похождения шевалье де Фобласа

Наконец мы приехали, меня вытащили из кареты и куда-то понесли. Я ничего не видел из-за тряпки на моем лице, не мог в темноте ночи освоиться с местностью. Мои глаза бездействовали, зато я с любопытством и тревогой напрягал слух. Я слышал стук дверей, визг задвижек, скрип калиток; вот раздались быстрые шаги многих людей, сбегавшихся со всех сторон. Меня внесли куда-то, где было холодно и сыро, усадили в громадное деревянное кресло; в некотором отдалении кто-то шептал слова, которых я не мог разобрать; в моих ушах гудел глухой рокот голосов, звучавших в большом помещении, вероятно, обыкновенно безлюдном.

Кто-то подошел ко мне, наклонился к моему уху и очень нежным тоном сказал слова и утешительные, и страшные:

— Великий Боже, что будет с вами? Сумею ли я спасти вас?

Через мгновение я услышал звук похоронного колокола; мне показалось, что меня окружила толпа людей. За гулом последовала глубокая тишина, длившаяся несколько секунд. Моя душа замерла, мое воображение заработало с новой силой. Какое-то доселе неведомое чувство... Что ж, сознаюсь: мне стало страшно!18 Высокий голос нарушил наконец ужасную тишину и велел мне прочитать Ave Maria. Я трижды заставил повторить это странное приказание, и три раза мой язык отказался повиноваться. В смятении я не мог вспомнить ни одного слова молитвы. Кто-то затянул молитву, и я повторял ее за ним слово в слово. Потом последовал короткий допрос, протокол которого я здесь привожу:

— Откуда вы приехали?

— Разве я знаю? Спросите у тех, кто привез меня.

— Что вы делали с тех пор, как покинули нас?

— Вас? Мне кажется, я не знаю этого места. Где я?

— Разве не вы соблазнили мадемуазель де Понти?

— Мадемуазель де Понти? О Софи!

— Да, Софи де Понти: вы знаете ее?

— Я слышал, как о ней говорили. Если бы я был с ней знаком, я стал бы обожать ее, но не соблазнять!

— Знаете ли вы шевалье Фобласа?

— До меня доходило это имя.

— Знаете ли вы Дерневаля?

— Нет.

Это «нет», повторенное многими голосами, разнеслось по помещению.

— Не Доротея ли ваше имя?

— Нет.

Это вторичное отрицание произвело более сильное действие, чем первое. Голос, допрашивавший меня, продолжал:

— Снимите с нее эту тряпку, поднимите покрывало.

Приказание исполняется, и что за поразительная картина открывается передо мною! Я сижу напротив алтаря, а справа и слева от меня на длинной скамье сидят полукругом пятьдесят или даже больше... Я не верю своим глазам! Нет, это не сон, не плод больного воображения. Я наяву вижу пятьдесят монахинь, вижу, как они разглядывают мое лицо, и слышу, как они хором восклицают:

— Это не она!

— Это не она! — повторила монахиня, которая, очевидно, возглавляла собрание. — Дело осложняется, — продолжала она, подумав. — Нужно сегодня же вечером написать старшим. Завтра мы получим ответ. До тех пор пусть она посидит в темнице, и пусть одна из сестер сторожит ее.

Четыре молоденькие послушницы подняли меня. Я не противился; во-первых, меня не развязали, а во-вторых, такой способ передвижения был мне приятен. Вдобавок, за мною последовали и все остальные женщины; я с удовольствием разглядывал их. Среди большого числа этих женских лиц я заметил очень почтенные с виду и на редкость древние. Кожа у них была всевозможных оттенков: белого, серого, желтого, зеленоватого, светлого и темного; одно лицо было как у всех, другое необыкновенно, третье смешно, но исподтишка я разглядывал также такие молодые и хорошенькие личики! Их вид окончательно рассеял роковые мысли, которые только что вселяли ужас в мою душу, и, хотя положение еще не давало повода для успокоения, честное слово, я перестал терзаться. Ничего не поделаешь, уж я так создан! В каких бы затруднительных обстоятельствах я ни оказался, рядом с женщинами я всегда забываюсь.

Между тем меня несли по длинному подземелью при свете факелов; в конце его я увидел часовню. Рядом с ней открыли келью, которая походила на темницу лишь по названию. Это была просто маленькая каморка; в ней стояла кровать, на которую меня и положили. Зажгли лампу. Сестре Урсуле дали стул, и старые монахини, уходя, строго приказали ей до утра молиться подле меня.

О, благодарю тебя, моя звезда! Изо всех замеченных мною красавиц Урсула была самой очаровательной. Какая нежность, какой румянец, какая свежесть! Сколько кротости в робком взгляде! Какая невинность на светлом челе! Если человек не встречал Софи, он нигде больше не увидит такого прелестного лица, как у Урсулы, и с того дня, когда в объятиях счастливого возлюбленного мадемуазель де Понти сделалась самой прелестной из женщин, Урсулу следовало бы провозгласить самой милой из девушек.