Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Предложи ему два стаканчика... за мое здоровье. Жасмен, ты меня понимаешь?

— О да, сударь, вы самый милый и самый великодушный...

— Вели Ла Флёру передать графине, что я побываю у нее, едва мне удастся сговориться с госпожой де Фонроз насчет того, как мне вновь одеться женщиной и уйти отсюда потихоньку.

— Это очень хорошее поручение; я его не забуду.

— Наконец, пойди к графу де Розамберу.

— Очень рад; вот тоже веселый малый; я соскучился по нему, потому что давно его не видал.

— Жасмен, слушай меня! Ты поговоришь с его лакеем Робером и скажешь, что я, несмотря на мою слабость, завтра же навещу его господина. Я согласен воспользоваться его каретой. Пусть Робер пришлет за мной экипаж к десяти часам утра.

— Хорошо, сударь.

— Как, ты уходишь?

— Ну да.

— Как, Жасмен, ты идешь к госпоже де Линьоль в моей ливрее?

— Вы правы. Простую одежду, экий я дурак!

— Жасмен, говори всем, что я не мог написать, потому что еще очень слаб.

— Хорошо, сударь.

— Погоди же. Если господин де Белькур спросит меня, где ты, я ему отвечу, что послал тебя к Розамберу. О двух других поручениях мы не станем ему рассказывать.

— Конечно, любовные дела касаются только вас, господину барону не следует в них вмешиваться. Однако он найдет, что я долго пропадал, и станет бранить меня.

— Слушай, мой милый, терпеливо и, главное, не отвечай.

— Однако это трудно. Я не люблю, чтобы меня бранили, когда я исполняю мои обязанности.

— Твоя совесть защитит тебя, дурак, и потом, разве ты не хочешь пострадать за меня?

— Ради вас, шевалье, я охотно схвачу воспаление легких и вынесу сто несправедливых выговоров. Вот увидите.

Мой великодушный слуга сдержал слово. Он вернулся, обливаясь потом, и, когда барон стал бранить его за медлительность, он не только не позволил себе ответить, но благородно сказал, будто по дороге немного развлекся. О мой дорогой Жасмен, многие молодые люди хотели бы иметь слуг, похожих на тебя.

Господин де Белькур в этот вечер ушел из моей комнаты, только когда увидел, что я заснул. На рассвете меня пробудили мои печали. Я вздохнул о маркизе, горячо пожалел Элеонору, к Софи понеслись мои нежные, сладкие и жестокие воспоминания. Но какова была моя тревога, когда я, пожелав перечитать письмо ее похитителя, не нашел его. Я велел принести мое женское платье и осмотрел все его карманы: драгоценного листка нигде не было. Ах, я, конечно, оставил его у госпожи де Линьоль. Что, если оно попало в ее руки? Великий Боже!

Люди Розамбера приехали за мной очень рано. Робер открыл передо мной дверь в спальню графа.

— Вы можете поговорить с ним немного, — печально сказал он. — Граф еще не умер, но он долго не протянет! У него была страшная лихорадка. О, прошу вас, только не спорьте, соглашайтесь с ним во всем.

— С кем вы говорите? — спросил граф почти угасшим голосом.

Лакей ответил:

— Это шевалье де Фоблас.

Услышав мое имя, Розамбер с трудом поднял голову и не без усилия пробормотал:

— Я вас вижу, значит, мне будет дано утешение выразить вам перед смертью мои чувства; подойдите, Фоблас, подойдите. Сознайтесь, что интересная амазонка очень романтична и очень жестока: из-за маскарадной шутки она отправляет в могилу одного из самых верных своих обожателей.

Розамбер заметно оживился. Его вначале невнятный голос, произносивший слова с трудом и медленно, внезапно сделался тверже; он стал говорить отрывисто и отчетливо.