Любовные похождения шевалье де Фобласа

Госпожу де Линьоль отнесли в спальню, смежную с той, в которой еще дышала госпожа де Б. Она услышала стоны, она узнала мой голос и пришла в себя. Мне передали, что она просит навестить ее.

— Что там за шум? — прошептала она почти угасшим голосом.

Я хотел было ответить, но в комнате появился граф де Линьоль в сопровождении двух незнакомых мне людей.

— Вот он! — воскликнул граф, указывая на меня.

Один из незнакомцев сказал мне:

— Именем короля, вы арестованы.

Маркиза услышала эти слова и от избытка волнения пришла в себя.

— Невероятно! — прошептала она. — Я еще не успела закрыть глаза, а мои враги уже торжествуют и неблагодарный *** меня забыл. Ах, Фоблас, значит, моя гибель погубит и тебя!

— Да, жестокая! — вскричал я в порыве ужасного отчаяния. — И то, что возбуждает в тебе жалость, — самое ничтожное из несчастий, которые навлекла на меня твоя роковая страсть. Здесь, рядом, умирает графиня де Линьоль, жертва твоей ревности. Нет, не умирает, наверное, уже мертва! Ах, зачем я не погиб в тот день, когда узнал тебя! Или зачем тогда же справедливое небо не обрушило на тебя...

Она не дала мне договорить:

— Безжалостные боги, торжествуйте: вы отомстили. Я схожу в могилу с проклятием Фобласа!

Она упала на постель, она скончалась.

Когда я прошел в соседнюю спальню, в которой доктора окружали графиню, один из них сказал, обращаясь к своим собратьям:

— Зачем раздевать ее при всех, зачем напрасно нарушать приличия? Ее нельзя спасти: она умерла59.

Таким образом почти в одно мгновение меня сразили два смертельных удара, и я опять потерял сознание. Как жестоко было вернуть меня к жизни! Да, моя Софи, если бы теперь мне предложили: умереть и, значит, расстаться с тобою или хотя бы на один час вернуться к тому страшному времени (о Софи, пойми, что я перенес), я сказал бы, что хочу расстаться и с тобой, и с жизнью...

17

Барон де Фоблас

Графу Ловзинскому

3 мая 1785 г.

Я в восторге, мой друг, что ваш король, справедливый в своем милосердии, призвал вас на родину и намеревается оказать протекцию в возврате ваших должностей и имений. Однако в какое мгновение вы покинули меня! Если бы не ваша дочь и моя Аделаида, я не вынес бы горестей, обрушившихся на меня.

Я вам уже говорил, что его продержали десять дней в Венсеннском замке60, а затем, по моей просьбе, перевели в дом для умалишенных в Пикпюсе61. Теперь над несчастнейшим из отцов наконец сжалились. Мне позволили забрать сына домой и ухаживать за ним. Я только что съездил в Пикпюс. Боже, в каком состоянии я нашел моего бедного ребенка! Я увидел его почти нагого, в цепях, с телом, покрытым синяками, с исцарапанными руками, окровавленным лицом и бешеным взглядом. Он не кричал, а только страшно выл.

Он не узнал ни меня, ни Аделаиды, ни даже Софи. Он совершенно безумен, и его безумие ужасно. Он видит только страшные картины, он говорит лишь о могилах и убийцах.

Вот плод моей преступной слабости!

Я с минуты на минуту жду из Лондона знаменитого целителя душевных болезней. Говорят, что, если доктор Уиллис62 не вылечит моего сына, ему уже никто не поможет! О, пусть он вернет мне Фобласа и возьмет все, что я имею.

По крайней мере, с моего сына снимут теперь цепи. Я велел обить матрацами целую комнату, и шесть человек будут день и ночь сторожить его. Но, может, и шести человек будет мало? Только что он в припадке бешенства раздавил зубами, точно ломкое стекло, серебряное блюдо, на котором ему подали обед. Он таскал за собой по всей комнате изумленных сторожей. Если бешенство продлится еще несколько дней, мой сын погибнет и я вместе с ним.

Только вчера ваши милые сестры вернулись из Бриара и заняли помещение рядом с комнатами их племянницы. Их племянница! Что сказать о ней? Она печалится так же, как я.

Прощайте мой друг, заканчивайте ваши дела и возвращайтесь поскорее к нам.

Тот же тому же

4 мая 1785 г., полночь

Уиллис приехал прошлой ночью. Все утро он вместе со сторожами сидел со своим больным. В два часа он сказал, что моему сыну пустят кровь, а затем для первого испытания придется ему опять надеть цепи. Итак, несчастного снова заковали. Из предосторожности, оказавшейся очень благоразумной, Уиллис пожелал, чтобы сторожа остались в комнате. Когда всё было готово, в шесть часов вечера, Софи вошла к нему.

Он пристально смотрел на нее в течение нескольких минут, не произнося ни слова, но его лицо постепенно успокаивалось, взгляд смягчался. «Наконец и вы, — сказал он, — я вижу вас снова, мне вас возвратили! О мой великодушный друг, подойдите, подойдите же».

Софи в восторге бросилась к нему, раскрыв объятия.

«Берегитесь, не подходите!» — закричал доктор, а мой сын сейчас же повторил:

«Берегитесь, не подходите! Да, моя прелестная маменька, берегитесь! Жестокий маркиз только и ждет этого мгновения, чтобы поразить вас. Но вы со мной, какое счастье! Я думал, что вы умерли. Я видел глубокую рану под сердцем».

Тогда дрожащая Аделаида подошла и стала рядом с Софи, подруги поддерживали друг друга.