Я получил на его имя две записки: одну от виконта де Линьоля, другую — от маркиза де Б. Ах, когда же мой сын будет в состоянии ответить своим врагам? Прощайте, мой друг.
Будем надеяться, мой друг! Произошли некоторые благоприятные перемены. На рассвете он сам вернулся в свою комнату. Днем он проспал несколько часов. При заходе солнца он не видел грозы, но с волнением сказал: «О милосердое божество, неужели сегодня ты меня забудешь? Приближается ужасное мгновение... Избавь меня от врагов».
Его жена сейчас же закричала: «Дайте ему свободу!»
На его лице выразилась радость, он неспешно вышел из дома, направился было к реке, но остановился на мосту и окинул воду печальным взглядом.
«Такая спокойная и такая жестокая!» — сказал он с глубоким вздохом.
Входя в рощу, бедный больной задрожал. Он заплакал, несколько раз поцеловал могилу, потом поднялся и явно стал что-то искать. Наконец он сломал ветку кипариса и на песке, вокруг камня, начертал следующие слова: «Здесь покоится также маркиза де Б.».
Он провел ночь в роще и, точно боясь света, вернулся в свою комнату, едва забрезжил день.
По-видимому, Уиллису уже удалось сделать необходимое. Самые опасные воспоминания удалены. Вот уже шесть дней ужасное видение не повторяется, мой сын всё еще не в своем уме, но его бешенство улеглось, и хотя я еще не смею надеяться, что рассудок вернется к моему сыну, я, по крайней мере, вполне уверен, что мы не будем оплакивать его смерть.
Мысли о маркизе и капитане уже реже мучают его, когда же он говорит о них, то не приходит в ярость. Он больше не угрожает Уиллису, не бьет своих сторожей, к нему возвращается природная мягкость характера. В нем также начинает пробуждаться память, но только относительно того, что напрямую связано с маркизой, а главное — с графиней. Неблагодарный никогда не говорит ни о своем отце, ни о сестре, однако иногда его губы произносят имя Софи. Узнает ли он нас? Не знаю, и Уиллис говорит, что нам пока не следует подходить к несчастному.
Ежедневно, после восклицания своей жены, он идет в рощу и стонет над могилой. Он не может плакать: он по-прежнему еще далек от нежной грусти. Прошедшей ночью он несколько раз покидал могилу и бродил по окрестным аллеям. Не без печали заметили мы, что больной избирал самые темные из них, что каждый раз, когда слышал бой церковных часов, он бросался к реке и с ужасом вглядывался в ее воды.
Уиллис, который находит нужным исполнять безвредные фантазии своего пациента, велел рядом с могилой графини воздвигнуть памятник маркизе. Не знаю, почему, но их несчастный возлюбленный не пожелал, чтобы два памятника стояли рядом в одной и той же роще. Он постоянно забрасывал землей второе надгробие и писал сверху: «Здесь покоится также маркиза де Б.».
Я боюсь, я тревожусь, мне кажется, что время остановилось. Уиллис меня успокаивает, он говорит, что всё идет отлично, что не следует торопить события. Но вашей дочери так же, как Аделаиде и мне, нужно запастись большим мужеством. Прощайте, мой друг.
О мой друг, поздравьте меня, поздравьте себя: ваша дочь, ваша очаровательная дочь спасла всех нас.
Сегодня она вскрикнула: «Дайте ему свободу!» — и внезапно побежала в рощу вместе со своим мужем, но не пустила его в темную чащу. «Что вы ищете?» — спросила она. Не глядя на нее, он ответил: «Я ищу могилы». А ваша дочь самым нежным тоном, голосом, который тронул бы даже бесчувственную душу, ответила: «Зачем, любимый? Ведь твоя Софи жива». Он воскликнул: «Спасительный голос! — и, подняв глаза, прибавил: — Софи, боги, моя Софи!» Он упал без чувств в ее объятия. Она его поддержала, мы хотели его унести, но подбежал Уиллис и сказал: «Нет, любовь положила начало исцелению, пусть же любовь и докончит дело. Нанесем молодому человеку, уже сильно потрясенному, еще несколько ударов. Вы, его отец, станьте сюда; вы, его сестра, подойдите ближе. Пусть, очнувшись, он увидит вокруг любимые лица».
Фоблас открыл глаза. «Софи! — воскликнул он. — Отец, Аделаида! Где вы были? Где мы? Я видел ужасный сон, мне казалось, он длился целые века. Сон? Ах, моя Элеонора! Ах, маркиза де Б.!»
Софи прижимала его к своей груди и покрывала поцелуями, повторяя: «Любимый, я здесь, здесь твоя Софи». — «Софи, — сказал он, — Софи вернет мне больше, чем я потерял. Софи, ах, как я виноват! И вы, мои дорогие, вы тоже простите меня, простите за горести, которые я вам причинил».
Он упал перед нами на колени, он хотел говорить, но не мог. Наконец слезы потекли из его глаз, рыдания прервали голос. Уиллис вскрикнул от радости: «Кончено! Он спасен. Он возвращен нам, говорю вам, он вернулся!»