Какой «он» мог быть у Ленки? Наверное, такой же краб, как и она, а когда они целовались, то стучали, наверное, очками, так что искры летели. Помню, как я ухмыльнулась, ища взгляд Тучи, чтоб добиться и от нее ответной ухмылки, но Туча на меня не смотрела, она краснела, кашляла, чихала, делая это столь умело, что я долго не могла сообразить, что значат этот чих и кашель.
— Влюбилась, старушка, — покровительственно похлопала я Ленку по плечу, — и в кого же это, солнышко?
— Как в кого? — возмутилась Ленка. — Как в кого? Уж ты прежде всех должна была заметить! Я же почти и не скрывала.
Побагровевшая Туча выскочила из комнаты.
— В Вадима, конечно, — осветившись, гордо и радостно сказала Ленка.
Надеюсь, продолжения не нужно. Да я и не могла бы вспомнить сейчас продолжение этого эпизода, как почти не помню целого года своей жизни, случившегося после этого Ленкиного признания.
Договоримся сразу: обвинять Вадима или утверждать, что он женился на Ленке из выгоды, я не стану. Надо было видеть ее лицо в момент этого дурацкого признания, чтоб понять, как она любила его. Надо вспомнить, как она, неразумное дитя, столь зорко и разумно разглядела Вадима и его семью, как готова она была полюбить все, что его окружало, а потому оказалась мудра и права.
Но в тот день, тогда у Тучи, я, кажется, что-то со слезами ей заорала и она тоже заплакала, а потом куда-то пропала, и я очнулась на мягкой Тучиной груди. Туча тоже плакала, утешая меня, умоляя ничего не выяснять у Вадима, потому что это больно и бесполезно. Я, к счастью для себя, последовала Тучиному совету. Да и какие права на него были у меня? То, что он меня любил? А любил ли? Ведь я, боясь продешевить, удерживала его даже от лишних объяснений, боясь, что сразу после его объяснения мне придется давать прямой ответ и либо выходить за него замуж, либо терять его. Ах, он все равно должен был любить меня, потому что таков закон любви: любить свою даму, что бы ни получать в ответ. Да, согласна, именно о такой любви мы читаем в романах. Ярлык — Любовь Идеальная. Может быть, и скорей всего, идеальная любовь существует, но для этого надо иметь идеальный объект любви, которым я не была. А летние мои похождения? Впрочем, я рассчитала, что мои летние похождения могут мне даже помочь. Это я сама, сама, первая бросила Вадима. Я!
Если бы кто-нибудь другой такими вот точно словами рассказал обо мне эту историю, я б с ума сошла от ярости, я бы до кровавой пены на губах кричала, что все было не так! А может, оно и действительно было не так? Выглядело-то, конечно, так, но по сути было не так? Не так! А как — я не знаю, потому что не умела тогда обозначать словами своих поступков. Я была бессловесна. Не было у меня слов — не было и мыслей, одни условные и безусловные рефлексы, как у павловской собачки.
Да, меня, конечно, обвели. Но кто? Не я ли сама себя обманула, вообразив, что буду совершать свои мелкие подлости, грешить тихо и расчетливо, а они, другие, будут любить меня вечной любовью, потому что им так положено, раз уж они хорошие.
Впрочем, Вадим действительно мог бы не бросаться так быстро в другие объятия, хотя ему, наверное, помогло какое-то первобытное чувство самосохранения. Он, видимо, инстинктивно понял, что во мне для него таится какая-то опасность. Она и была, не спорю. Много бы я попортила нервов и ему и себе, если б, прибрав его к рукам, начала натаскивать на свой манер, обучать его словечкам, ухмылочкам — всему тому внешнему, чем была перед ним сильна. А если б он взял надо мной верх? Но нет, этого даже предположить нельзя. Не готова я была подчиниться простому, чистому, естественному человеку, не готова была оценить его. Нет.
Я была у них на свадьбе и произвела на всех неизгладимое впечатление своим весельем и остроумием. Ленкин дедушка-академик во всеуслышание заявил, что уж следующая-то свадьба будет моя. Но он ошибся. Следующей выскочила замуж Туча.