Наш знакомый герой

Теперь, имея за спиной некоторый опыт, я знаю, что и неудавшаяся попытка добровольного ухода надолго разъединяет человека с миром, иногда навсегда, как и удавшаяся. Человек что-то переступает, то, что он не должен переступать, потому что переступить — преступить, стать преступником. С виду он будет тот же, но в душе что-то сдвигается. Все в его представлении делается относительным: добро и зло, любовь и ненависть. Он смотрит на других с никому неведомым темным опытом преступника и будто усмехается: ну-ну, мне бы ваши заботы.

Был ли его проступок адекватен причинам, его вызвавшим? С позиций высшей морали — нет, житейски — да. Ведь та короткая сцена, которую наблюдала Туча в больнице, давала полное представление о всей его жизни, о заброшенности такой лютой и невыносимой, что ей можно на минуточку предпочесть заброшенность смерти. Если до этой своей попытки Паша усиленно делал вид, что он бойкий современный мальчик с языком-бритвой, что он способен переступить через все и не оглядываясь пойти дальше, то после этой своей попытки в нем проявилась уже истинная жестокость. Другое дело, что со временем он сумел вернуться к себе. Но со временем…

Не имея возможности прорваться в больницу, Туча зачастила к его приятелям, которых вообще-то презирала, стараясь хоть через них связаться с Пашей, доказать ему, что она все понимает, что он больше не одинок, что все образуется… Но откуда ей, чистой и абсолютно здоровой духовно тетехе, было понять, каким стыдом он мучается и как долго ему еще предстоит мучиться.

Друзья, имевшие к нему доступ, сделали насчет Тучи свои выводы. Конечно же, не в ее пользу, потому что все высказывания и намеки Паши они принимали буквально, не вдаваясь. Самое ужасное после того, как иметь плохую семью, иметь еще и слишком ревностных друзей, но настоящие, великодушные друзья на дороге не валяются. Это мне повезло с Тучей, потому что «нет», которое я говорила ей, себе и всем остальным, для нее часто звучало как «да», и, по внешнему виду поступая порой наперекор мне, она поступала мне на пользу, потому что больше понимала меня, чем я сама себя понимала, и даже, как ни странно, больше любила. Если б приятели правильно поняли Пашино «Я не хочу ее видеть!»… Но они не поняли, да и не могли понять, потому что Пашу с его компанией связывали внешние обстоятельства, а не истинная духовная близость.

Сверстники считали их сильными, побаивались их и заискивали перед ними. Но сила их заключалась главным образом в наглости и беспардонности. Каждый из них в отдельности не был таким уж наглым, но в компании — другое дело. Компания развязывает руки слабому, создает свои внутренние закончики, окрыляет людей чувством собственной правоты там, где ни о какой правоте не может быть и речи.

Как я уже говорила, эти ребята были, в основном, из других городов, из обеспеченных и, очевидно, довольно интеллигентных семей, если считать интеллигентностью профессиональную принадлежность их родителей. Но ведь Пашину маму с диссертацией тоже можно считать интеллигенткой, а? По свободе, какой пользовались эти ребята, по тому, как мало они говорили о родителях и как редко те появлялись на сцене, можно было заключить, что родители у них не самые любящие. Помню, один мальчик из этой компании с грустным цинизмом констатировал, что денежных переводов он получил из дома в три раза больше, чем открыток (открыток, а не писем!).

Судя по их эрудиции, когда-то родители ими занимались, вместе с кашей вкладывая в них знания и внешний лоск, но каких-то моральных правил, потребностей в моральной чистоплотности никто в них не вложил. Претензии, высокомерие, требовательность к другим — это сколько угодно, к самим же себе — безграничная любовь и доверие. Нет, нет, они не были не-воспитаны — они были  и с т е р и ч е с к и  воспитаны, воспитаны от случая к случаю, как бог на душу положил, для внешней жизни, по верхам.