Какие-то растяпы, то ли от лени сопротивляться, то ли по доброте душевной, сдали им, надолго уехав за границу, свою двухкомнатную квартиру вместе с мебелью и всем имуществом. Они налетели на эту квартиру, как стая воробьев на опустевший скворечник, и, оглушительно чирикая, устроились там жить. Несколько раз мы с Тучей всерьез обсуждали, не являются ли люди, сдавшие квартиру, лютыми врагами этой компании. Дело в том, что так все загадить, перебить, переломать можно было только нарочно, не случайно. В одной комнате жили парни, в другой — девицы, но разницы не было никакой, разве что у девиц было еще грязнее. Они ни разу не мыли пол, мало того, даже не подметали, хотя стряхивали куда попало пепел, а недопитый чай и недоеденный суп лили себе под ноги. Не было бы ничего удивительного, если б эти ребята вели какой-нибудь там деградантский образ жизни, пьянствовали или без удержу развратничали, но ничего подобного не было. Да и сами они были чистенькие, выхоленные, прекрасно одетые. Вот в эту квартиру зачастила Туча, пытаясь хоть так приблизиться к Паше Сергееву, узнать, что с ним теперь и как. Для этого Туче приходилось даже соблюдать видимость дружбы с двумя жившими там девицами — Галей и Тамарой.
Галя и Тамара были женоненавистницами и строгими последовательницами учения о Суровости Чувств. С простыми смертными они общались с трудом, говорили утомленными голосами и презирали сантименты. Галя самостоятельно овладевала японским языком и письменностью, Тамара — йогой. Из всех женских занятий они признавали только вязание, и то потому, что оно успокаивает нервы. Обе никогда не красились и жрали сырые овощи, потому что это полезно (по-моему, им просто лень было готовить). Обе обожали Пашу и верно ждали своего часа. (Час так и не пришел.) Еще Галя писала романы (почему-то из английской жизни), а Тамара сочиняла трактаты о воспитании сильной личности и зарифмовывала их в стихи.
Можно себе представить, как не к месту была здесь Туча. Каждый ее жест вызывал насмешку. Вот Туча подмела и вымыла пол…
— Не правда ли, Тамара, что существуют отдельные личности, которые наводят порядок вокруг себя, потому что неспособны навести его в душе?
— Обычная дамская болезнь, Галя… Человек, не равный себе самому…
Туча вытаращивала глаза от изумления, но терпела и принималась готовить обед на всю компанию. Все трескали обед, но говорили:
— Культ жратвы…
— Есть же люди — не люди, а ходячие желудки.
Они брали у Тучи деньги без отдачи, распускали на нитки случайно позабытый ею у них новый свитер, оскорбительно извиняясь потом и смеясь ей в лицо («надо же, мы и не подумали, что это твой, мы думали, что водопроводчик забыл»), они зачитывали лучшие Тучины книги, каждая из которых ей так дорога, — да чего они только не делали!
Сейчас, вспоминая все это, я даже сомневаюсь: было ли такое? Хочется сказать самой себе: этого не может быть, ври, да не завирайся. А если оно и было, то как мы могли, не только я, но и умная сильная Туча, хоть секунду относиться серьезно к этим людям? А вот могли. Наверное потому, что эти люди сами уж слишком серьезно к себе относились, а в молодости, и не только в молодости, это действует и на других. Дело не в том, что эта компания была злом, — опасность ее была в том, что зло было как бы эстетизировано, возведено в принцип, идеализировано, оно было беспричинно, не преследовало никакой видимой выгоды, а потому разобраться было совсем не так легко, как кажется.
Еще Туча терпела их потому, что совсем не была влюблена в Пашу Сергеева, хотя и готова была к этому. Любовь гораздо более ранима, чем простое человеческое сочувствие. Любовь легко оскорбить, уязвить, сочувствие же может быть беспредельно.
Сразу после больницы Паша уехал в деревню. Куда — Туче не сказали. Она продолжала навещать его друзей в надежде узнать его адрес, но вскоре узнала совсем другое.
В тот раз мы были у них вместе. Эти негодяи без зазрения совести опустошили сумку с продуктами, которые Туча несла бабушке, и, пожирая ее колбасу, сообщили, что Паша женился там, в деревне, на сельской учительнице.
— Так что некоторые остались с носом, — сказала Галя.
— «Напрасны ваши совершенства, их вовсе недостоин я», — добавила Тамара.
Они упивались своим превосходством, а потому не заметили маневров Тучи. Она же взяла из своей сумки милостиво оставленную там бутылку с молоком, открыла ее и аккуратно, как цветочки, полила Галю с Тамарой.
Действия ее были столь неожиданны, что все долго не могли очухаться. А когда очухались и взглянули на Тучу, то тоже не посмели ни сказать что-либо, ни сделать. В этой эффектной тишине Туча миролюбиво сказала:
— На вас еще молоко не обсохло, а туда же — судить о браках. Браки заключаются на небесах, мои дорогие, так-то. — И назидательно повертела у них перед носом указательным пальцем.
Домой мы ехали долго и мрачно. Все время в пути возникали какие-то досадные задержки, одну из которых я запомнила навсегда.