Наш знакомый герой

Как во сне помню я один эпизод. Было мне тогда лет девять… Какие-то звонки в дверь, испуганное мамулино лицо, шушуканье с соседкой, хлопанье дверей, беготня… А потом меня посылают в булочную и заодно посмотреть, нет ли кого на лестнице, а если есть, то чтоб я ни в коем случае не вступала с ними в разговоры и, упаси боже, не говорила, кто я такая.

На лестнице действительно были люди. Какая-то старушка в черной плюшевой жакетке, молодая женщина с младенцем на руках, кормящая его грудью, мальчик лет пяти. От них остро пахло хлебом и вокзалом. Я прошла мимо них в булочную и обратно. Старушка смотрела на меня так пристально, что я не могла не обернуться. Я обернулась, замедлила шаги, а она вдруг подняла свою коричнево-синюю высохшую ручку и перекрестила меня… Почему-то это врезалось мне в память на всю жизнь.

Мамуля предала своих родителей, я предаю мамулю, и страшно подумать, где кончится эта цепочка злобы и ненависти, раз начавшись. Я оберегаю от мамули свою дочь, потому что теперь, когда мамуля на пенсии, у нее больше свободного времени, она больше валяется в постели и больше измышляет всяких ужасов по поводу меня, моего мужа и дочки. Потом, с присущей ей безапелляционностью, она преподносит мне плоды своих размышлений:

— Ты знаешь, что ты растишь садистку?

— Нет, а в чем дело?

— Прихожу я к вам и что же вижу? Нет, ты скажи: что я вижу?

— Что ты видишь?

— Я вижу твою дочь, которая сложила специальным образом газету и бьет мух! Это чистой воды садизм. Вот я читала в одной книге…

Мамуля читает много книг и вычитывает в них такое, чего не увидишь и в дурном сне, а я не знаю, как сделать так, чтоб ее грамотность не довлела над моей дочерью. Я знаю, что может она выкинуть в истерическом припадке педагогической деятельности.

Помню, как однажды, уже в восьмом классе, она вздумала повоспитывать меня.

За мной зашли девчонки: Туча, Клюква и еще кто-то. Кажется, мы собирались в кино.

— В кино? — усмехнулась мамуля. — А это как же? — И она выгребла вдруг из бельевой корзинки мое грязное белье и стала буквально пихать в нос девчонкам мои трусики и чулки.

Клюква, конечно же, с интересом все рассмотрела, а Туча, помню, покраснела и заплакала, а на следующий день сказала:

— Иди жить к нам.

Тучу мамуля ненавидела, вопила, что у этой «толстой гадины» на уме только внешность (Тучина привычка глядеться в зеркала!) и мальчишки. Что ей не место в детской школе, что она развращает других детей, что ей пора замуж. А все оттого, что она бешено завидовала почету и положению Тучиной бабушки, которая мягко, но вежливо отвергла ее льстивую дружбу.

Мамуля ненавидит Тучу и сейчас, и больше всего за то, что Туче нет никакого дела до нее ненависти.

Отец мой… Не спрашивайте о нем. Что это такое — я не знаю. Впрочем, из-за того, что он не делал мне ничего дурного по собственному желанию, мне его жаль. Мне жаль этого одинокого, молчаливого человека, но я так мало с ним знакома, что даже не знаю, как ему помочь.

Прочти эту мою исповедь мамуля, она, как ни странно, больше всего возмутилась бы самою собой. «Бывают же такие стервы», — сказала бы она и добавила бы, что таких надо стрелять. Это говорит о том, что зло, заложенное в ее поступках и характере, совсем не считает себя злом; она такая не потому, что хочет быть такой, — она хочет быть хорошей. Но неумение мыслить и сравнивать, вспоминать и сопоставлять приводит к тому, что немыслящий человек, подобно животному, не узнает себя в зеркале.

Они хотят стать хорошими, не зная правды о себе, пытаются вылечиться от болезни, не зная диагноза.

Впрочем, вернемся к нашим баранам. Итак, в свои двадцать с небольшим я жила вместе с отцом и мамулей в одной комнате в большой коммунальной квартире, и жизнь моя оставляла желать лучшего по причинам, выше перечисленным.

Туча же как-то внезапно решила выскочить замуж за Опрощенца и готовилась к свадьбе, на которой я и познакомилась со своим мужем.

Конечно же, все флаги в гости были к нам, хотя лично я видела только Вадима и Ленку Толкунову.

По правде говоря, Вадим вел себя не лучшим образом. Не то чтобы он совсем уж предавал Ленку, но, во всяком случае, и меня не терял из вида, посматривал в мою сторону довольно коровьим взглядом. Тогда я еще не понимала, что должна оскорбляться этим, и потому мне его взгляды льстили.

Среди гостей обнаружился один молодой человек, сосед Тучи, который, как выяснилось, уже почти заканчивал наш же институт и был приглашен Тучей для бесчисленных подружек в качестве кавалера. Его звали Виктор, он был ничего себе внешне и держался с угрюмой многозначительностью. После третьей рюмки я вовсю с ним кокетничала, а он был не прочь ответить. Все это делалось для Вадима, напоказ, и я была счастлива наблюдать, что Вадим нервничает, но, так же как я на его свадьбе, не имеет права высказать свои нехорошие чувства и устроить мне сцену. Да, и трезвый, разумный Вадим был не ангел, его образ распадался, и темные мелкие подпольные чувства брали в нем иногда верх, как и во всяком другом человека.