Наш знакомый герой

Видя его недовольство, я чувствовала себя все лучше и лучше, а угрюмый Виктор, сам того не подозревая, служил орудием моей мести.

Когда все вышли из-за стола и вознамерились потанцевать, вдруг выяснилось, что Тучин проигрыватель не работает. Виктор пошел за своим магнитофоном, а я вызвалась ему помочь. Он жил в том же доме, только на первом этаже.

На лестнице я увидела знакомого человека, в темноте не сразу сообразив, что это Паша Сергеев, пока он меня не окликнул.

Паша был еще более худ, чем обычно, и тонкая его мальчишеская шея еще трогательней торчала из воротника пальто, а уши светились еще смешней.

— Опаздываешь, — сказала я. — Боюсь, что там уже все выпито и съедено.

— О чем ты? — удивился он.

— Разве ты не на Тучину свадьбу?

— Какую свадьбу!!! Какая еще свадьба? — заорал он.

Я ничего не могла сказать, только тут сообразив, насколько непросто обстояло дело, и почему-то начала оправдываться перед Пашей за Тучу.

— Но ты же женился… Вот и она…

— Как женился? — заорал он. — С какой стати выдумывать такие глупости? Да что же это происходит?

— Нам сказали, что ты женился. Туча выходит замуж… За хорошего человека. Он рисует в стиле гохуа…

Он сел на лестничное окно и угрюмо сказал:

— Оставь меня. Не говори, что я приходил… Я случайно пришел. И вообще, я не к ней приходил. У меня на вашей улице… пальто в химчистке… У меня тут друг живет… В этом доме.

Я, конечно же, все-таки сказала Туче, что видела Пашу. Она выскочила на лестницу, спустилась вниз, кричала, звала его, но его след простыл.

— Хоть поел бы вкусно, — ворчала Туча, даже не подозревая о том, о чем теперь уже наверняка знала я, — з а ч е м  приходил Паша.

Так продолжился ряд трагических несовпадений в судьбах Тучи и Паши Сергеева, людей, как я теперь понимаю, созданных друг для друга, но растащенных жизнью в разные стороны, потому что жизнь не выносит идиллий и как будто нарочно проводит нас по всем кругам ада, в то время как «счастье было так возможно».

Я уже говорила, что Виктор был угрюмо-многозначителен, добавлю, что он был красив. Но это — когда молчал. Виктору шло молчание. Заговорив, он обнаруживал царственную посредственность, простоту, которая хуже воровства, банальность, для молодого человека непостижимую. Все эти его качества я приняла совсем за другое. Обжегшись на штучках Пашиной компании, на неоднозначности и крестьянском лукавстве Вадима, я увидела в Викторе  н а д е ж н о с т ь, то качество, которое, на мой взгляд, вытекало из его банальности. Почему эти так называемые  п р о с т ы е  люди кажутся нам так часто надежными, почему нас обманывает их явно видимая, но вовсе не обязательная жизненная устойчивость? Не знаю. Может быть, потому, что их спокойствие по внешнему виду совпадает со спокойствием очень богатых духовно людей, заплативших кровью за это свое спокойствие. Свободен и счастлив человек творчества, потому что сам творит свою свободу, свободен и счастлив обыватель, потому что понятия не имеет о свободе; дай ему свободу — он только испугается. Но я приняла одно за другое и почти с первого взгляда поверила в Виктора, в его надежность, порядочность и ясность. К тому же мне пора было замуж, а Виктор был, на мой взгляд, просто создан для роли мужа.

Ох, как же я заблуждалась!

Как ни раскладывай, а даже сейчас, имея на душе гораздо больше грехов, я все-таки понимаю, что юность моя была довольно неопрятна. Не забылось, не списалось. Я говорю слова: любовь, любила, страдала. Клянусь, это так и было. Тогда. Но сейчас я, произнося эти слова, не могу вспомнить согревавшего их чувства, эти слова лежат как груда бумажных денег, не обеспеченных золотом. Из прошлого помню кожей только жгучий стыд. Я не хотела бы вторично пережить свою молодость.

От нас, рожденных сразу после войны, началось новое исчисление, именно мы первыми погорели в борьбе за так называемую сексуальную свободу. Горели все вместе, не поодиночке, как было раньше, когда каждый случай был еще на учете, еще замечался окружающими, а скопом…

Мы подбадривали друг друга, истерически теряя невинность, тем самым становясь в ногу со временем.