Наш знакомый герой

А он умел. Еще в институте. Он быстро приноровился к спросу, работая еще в студенческих стройотрядах. Именно его мы отправляли на ответственные встречи с руководителями совхозов-работодателей, точно зная, что он не продешевит, поймает точный момент для разговора, набьет цену, выторгует. Мне нравилось это, пока речь шла о том, что все идет на пользу коллективу, что он вроде бы заботится обо всех. Но была тут и оборотная сторона медали. Был точный момент, когда я должна была раз и навсегда поставить вопрос ребром. Но я продешевила, уже точно зная, что своим молчаливым согласием куплю Виктора.

Во второе наше с ним стройотрядовское лето Виктор проговорился… (А может, и не проговорился и это было продуманное испытание для меня?) По крайней мере, момент, как и всегда, Виктор выбрать сумел.

Степное разнотравье, размягчение от любви, вошедшей уже в почти супружескую привычку, его сила и мое бессилие, потому что я уже второй раз была беременна (Ольгой) и чувствовала себя хуже некуда, как физически, так и морально, — все было против меня и за него. Тогда-то он и сказал — очевидно мне в утешенье, чтоб надеялась на большее, раз уж он открывается мне до конца, — что он не  д у р а к.

Почему-то я сразу догадалась, о чем пойдет речь, настолько хорошо уже его знала, но, пока он не объяснился, продолжала надеяться, что это «не  д у р а к» служит предисловием к чему-то другому. Но я не ошиблась.

— Ты же понимаешь, что все работают неодинаково?

— Да, конечно… — подобострастно подтвердила я, заставляя себя так и чувствовать.

— Ты понимаешь, что если я какому-нибудь Квочкину выбил лишних пятьдесят рэ, то сам-то заслужил больше?

— Да, конечно.

— Ну так вот: я  н е  д у р а к. Что ты скажешь, если себе я выбил лишних триста?

Я знала, что себе он выбил не лишних триста, а лишних пятьсот. В неделю. Комиссионные от совхоза за то, чтоб «каким-то Квочкиным» не платить «лишних семьдесят». Квочкиных много, а хитрый Виктор один. Совхоз на этом только выигрывал, а романтичные студенты радовались и так. Конечно, были не только романтичные, они-то и поговаривали, что «Витька-пройдоха» потерял талант везучести, и называли некую сумму.

Я не знала, как реагировать. Спасла неожиданная тошнота, мучившая меня из-за беременности.

Меня тошнило, но я лихорадочно соображала: как быть? Я понимала, что он поделился со мной не в припадке мальчишеской хвастливости, а очень продуманно, выясняя для себя, пойду ли я с ним до конца. Очевидно, какие-то чувства он ко мне испытывал все же, потому что, когда я оправилась, договорил скороговоркой, вроде оправдываясь:

— Пойми, ведь семейную жизнь не начинают, как наши родители, с пустыми руками… Я и о тебе думал…

Вот бы сказать мне тогда: если б ты думал обо мне, то никогда бы не сделал этого, по крайней мере не сказал бы, скрыл, пощадил меня. Но я его уже так хорошо знала, что отчетливо видела: тогда это конец. Представить же себя без него, беременной, издерганной, т р а ч е н н о й, я уже не могла. Слишком много я ему отдала, другое дело, что напрасно, а все-таки… В нашем доме он жених, для товарищей — тоже, да еще после истории с Вадимом, и все ребята к тому же расхватаны, — ну, нет! И я упустила шанс. Первый, главный и, боюсь, единственный. Ничего я ему прямо не сказала, ухмыльнулась и посоветовала:

— В городе на базаре я видела шикарные пуховые платки. Купишь маме?

— Ну конечно.

В общем, посоветовала откупиться свечкой от господа бога. Я стала  с о о б щ н и ц е й. Туча, когда говорит о сообщничестве, не имеет в виду этого случая, она о нем просто не знает, и я не уверена, что когда-нибудь наберусь сил рассказать ей. Но суть наших отношений она улавливает верно.

Я сознательно, хоть и содрогаясь, переступила некую черту, за которой сопротивление было бы немыслимо, подчинилась. Конечно, была мною тут же пущена в ход жалость к себе, сомнительная надежда на то, что после свадьбы я постепенно приберу Виктора к рукам, научу его быть честным. Я была уверена, что только во имя чистого будущего сыграю разок в сговорчивую мягонькую самочку, но вот потом…

Я не знала, что порядочный человек не должен соглашаться хоть на время играть подлеца. Грим — он вообще портит лицо. Мойте руки перед едой, не притворяйтесь хуже, чем вы есть, потому что не так уж вы хороши сами по себе, чтоб брать, как подарок, навязанные вам недостатки.

Вот какая счастливенькая невеста получала поздравления, вот какой счастливенькой женой она встала наутро.

Но замужняя женщина — это замужняя женщина. Она имеет вес в глазах общества, она вступает в заговоры с себе подобными против одиноких и  д р у г и х  женщин. Не думаю, чтобы все женщины вступали в брак такой ценой, как я, но платить приходится всем. Потому замуж скорей выходят и сравнительно счастливо в браке пребывают (на взгляд окружающих) не самые умные, не самые красивые, не самые тонкие и честные. Я понимаю, о чем кричит совершенно справедливо озлобленная Туча:

— Как я могу винить детей, если вижу их родителей! О, кто бы запретил некоторым размножаться! Они портят человеческую породу.