Наш знакомый герой

— А Паша рассказывал мне о клятве Гиппократа. И вот это-то самое грязное в твоем деле. Ну, был бы Паша! — простонала она. — Ну, был бы Паша!

Я смотрела на нее и завидовала. Тому, что она может вот так хоть уповать на кого-то, что, несмотря на всю невозможность их любви, несмотря на расстояние, она твердо знает, что он есть, такой человек. А это значит, что у тебя есть все.

— Он такой симпатичный, этот Петров, — сказала я. — Только сейчас до меня дошло, что он похож на Герасима из «Муму».

— При чем тут Герасимов? — вскинулась Туча и покраснела неожиданно.

— Я сказала Герасим, а не Герасимов…

Мне стало смешно и немножко жаль чего-то. Но расспрашивать о нем я не стала. Судя по всему, все по-прежнему.

— Будут новости — заходи, — сказала Туча на прощание и добавила: — Очень бы я хотела посмотреть на того врача…

Я тоже хотела этого, не говоря о том, что я и должна была узнать, что это еще за справка и что можно инкриминировать моему подзащитному с помощью этой справки.

Рабочие из цеха Петрова клялись мне, что Петров был непьющий, но мало ли в чем могут поклясться люди, которые хорошо к кому-то относятся и сочувствуют человеку в беде.

Вряд ли жена Петрова думала, что я так заинтересуюсь этой справкой, а то бы не выболтала про нее и про диспансер. Теперь же я знала, куда мне обращаться. На мое счастье, врач-нарколог в диспансере был один и как раз, когда я пришла, у него кончался вечерний прием. У кабинета его ждала небольшая, но довольно своеобразная очередь. Сидела усталая женщина с молодым парнишкой, лицо которого было тронуто ранним пороком. Очевидно, мать с никудышным сыном. Еще какой-то благообразный мужчина в очках и с портфелем, которого так и хотелось назвать доцентом. С кудрями до плеч тонколицый старик-маэстро. И три просто заурядных алкаша, впрочем одетых с претензией на приличие. Подошел четвертый, в дрезину пьяный. Те трое, видно из одной компании, зашипели на него:

— Дурак, куда приперся, пошел вон. Он тебе покажет…

— Он не таким, как ты, показывал…

— А я его расцелую, — гулял алкаш.

— Да нужно ему с тобой целоваться.

— А я его люблю…

— Дурак ты, дурак… Он же все видит, — драматически вытаращил глаза один из дружков и почему-то показал пальцем в потолок.

«Он» в его устах прозвучало как «господь бог».

— А я его люблю, — стоял на своем пьяный, однако, когда раскрылась дверь кабинета, его как корова языком слизнула.

Лечатся, но все же пьют, с неудовольствием заметила я про себя. И с чего это я взяла, что Петров не пьет? Раз мне доверили его защищать, так я уж готова всех подозревать во лжи, а может, лжет мой Петров? Вот и врач дал справку… А врача явно уважают. Вон, прихорашиваются даже, прежде чем зайти в кабинет. Незавидная у него публика.

И лицо врача мне тоже понравилось. Когда окончился прием, он вышел из кабинета и воззрился на меня.

— А вам что, моя дорогая?

Пожилой человек с умнейшим лицом, маленького роста, худой, но какой-то внушительный, этакий маленький электрический скат, которого лучше не задевать. Сильный человек, хоть и здорово замотанный, усталый. И еще было одно, что говорило в его пользу: неуловимое сходство с Пашей Сергеевым. И не с обычным повседневным Пашей, а с Пашей при исполнении служебных обязанностей.

— Я бы хотела навести справку, — проблеяла я, смутившись этому сходству.

— Смотря какую справку. Некоторых справок врачи не дают.

— Но вы-то дали, — мне удалось преодолеть свое волнение и страх перед ним, потому что я ведь пришла защищать другого, не себя.

— О чем речь? — спросил он, и я вдруг увидела, что он прекрасно знает, о чем речь.

Мне плакать захотелось. За него было обидно, вот что. Как-то слинял он весь, загорячился, затараторил.

— Если вы в связи с Петровым, то в конце концов справка понадобилась его адвокату.

Врал он. Все он врал. Видно же, что он не сопливый мальчишка, что его-то уж на мякине не проведешь. Да и зачем адвокату Петрова понадобилась такая справка? Но какова причина этой лжи? Взятка? Равнодушие? Или присущая многим людям способность вставать на сторону сильного, предавать слабого, уверяя себя, что слабый виноват? Неужели этот умный, волевой человек принадлежит к той же породе, что и моя мамуля? Честно делает свое дело, спасает чужую честь, порой и жизнь, и вот так вот легко предает своих больных? Может, Виктор прав: «дать на лапу» срабатывает всегда и со всеми? Я тупо смотрела на врача и думала, вернее не думала, а искала цену. Его цену. За сколько? Почему? Зачем?

Молчание затянулось. Ему было не по себе. Мне — еще больше. Стыдно было.

— Он что, пил, несмотря на лечение? — наконец спросила я из желания довести дело до конца.

— Не пил. Такой справки, что пил, я не давал.

Нехорошо мне было смотреть на него. Стыдно. Но я ведь не себя защищала, не за себя ратовала. Я даже и злиться-то на него не могла. Я на себя злилась, себя понукала к действию.

— А как же клятва Гиппократа? — стыдясь, но все-таки спросила я тихо.

— Это не имеет никакого отношения, — опять затараторил он, раздражаясь и фыркая презрительно.

— Да-да, конечно… — Я сделала вид, что поверила ему.