Наш знакомый герой

На самом же деле — не поверила. Мне вообще стало страшно. И противно. А главное, вся моя злоба почему-то обратилась на мужа. За эту его правдивость. За то, что он был как бы прав, уверяя, что весь свет живет вот так: подхалтуривая, передергивая, беря «на лапу». И я была не лучше других, принимая те же условия.

Потому меня не очень обрадовал переезд на новую квартиру, не обрадовал и сюрприз, сделанный мне Виктором: новая мебель. Конечно же, он купил ее с переплатой, без очереди, а кто-то глупый и честный подождет своей мебели несколько лишних месяцев. Из-за того что новую нашу мебель перевезли прямо на новую квартиру, переезд был несложен: старье мы оставили в старой комнате. Новое наше жилье было в районе новостроек, теперь мне было далеко и от завода, и от Тучи. Виктор опять разозлил меня, сказав, что надо менять место работы. Я накричала на него, вымещая злобу за все, за все. Я понимала, что я как бы сорвалась с цепи, но не могла, а главное — не желала остановиться.

Встреча с пострадавшей от наезда переполнила чашу моей злобы. На эту встречу я пошла вместе с Аллой, вполне разумно рассудив, что неизвестно, как это может быть расценено пострадавшей и что она потом скажет на суде.

И вот в этой пострадавшей я увидела страшную карикатуру на саму себя.

Это была женщина моих лет, не лишенная некоторой, известного рода, смазливости. Как выяснилось, она родилась и воспитывалась в деревне в многодетной и бедной семье, приехала в Ленинград учиться, вышла здесь замуж.

— Мы до этого весело жили… Нам все нипочем было. На нас налюбоваться не могли — самая красивая пара. Муж у меня тоже красивый…

(Она даже не понимала, что отнюдь не красива: смазливая бабенка с ямочками на щеках, в дешевых кудряшках, залитых лаком.)

— Одеться я любила… Я сама шью. Шью лучше, чем в ателье… Да вот сами посмотрите, это платьице я сшила недавно… А вот это в прошлом году.

Платьица выдавали все: дурной вкус, компанию, к которой они с мужем принадлежали и в которой считались «красивой парой», — все.

— Детей мы сразу заводить не стали, пожили для себя… Я не обабилась, мы и на пляс еще бегали. — Она так и сказала: «на пляс». — И в кино ходили, хоть у нас и есть телевизор… Он так меня любил, на руках носил… И в отпуск мы ездили… Не в какую-нибудь деревню — на Черное море… Он у меня ленинградец. Коренной. Сами подумайте: зачем ему моя деревня? Я и родственникам сказала: нечего ко мне ездить со своими мешками. А то наедут, навезут своей картошки и клюквы. А зачем нам картошка? Или клюква? Да пошла на рынок и купила… Ну скажите, чем не жизнь? Что еще нужно молодым: на мир посмотреть да себя показать. Погулять, повеселиться… Разве не так?

— Не совсем так, — сказала Алла, которая всех принимала всерьез и каждому готова была как можно точнее отвечать на поставленный вопрос.

— Почему ж не так? — обратилась бабенка за поддержкой ко мне.

Не будь тут Аллы, я бы согласилась, что конечно же все именно так. Но мы с Аллой были вдвоем и, следовательно, держались заодно.

— Если бы было так, то вы бы не бросились под машину, — сказала я.

— А я и не бросалась, — отмахнулась женщина.

— Но вы на последнем суде сказали…

— Сказала, потому что сказала…

— Нет, а все-таки почему ж вы тогда так сказали? — стала допытываться Алла.

— Ну, господи сусе, ну, потому что… Потому что… Он мне уже тогда изменял. Вот Анжелика не даст соврать, она ту женщину еще раньше видела. Анжелика! Анжелика, дитя мое, пойди сюда!

«Анжелика! Дитя мое!» — прямо бред какой-то. Носительницей этого имени было худое, заморенное, бледное существо, очень дурно и неряшливо одетое. (Разумеется, в шкафу имелись сногсшибательные наряды под стать имени Анжелика и обращению «дитя мое».)

— Да, видела! — с готовностью затараторила Анжелика, сверкнув неожиданно живым и слишком острым для ее возраста взглядом. — Эта тетя очень страшная… Ну вылитая Ани Жирардо!

— Кто-кто? — хором спросили мы с Аллой.

— Ани Жирардо. Артистка французская. Кошка драная. Она всегда в комедиях старых дур играет…

— Вот видите, и ребенок говорит. Нашел страшилу, пока я в больнице из-за наезда лежала. Ну, фактически и получается, что если б я про эту Ани Жирардо знала, так бы сразу и бросилась.

— И это было у вас первой и единственной неприятностью в семье? — спросила Алла.

— А какие еще неприятности бывают?

— Так вы, выходит, просто идеально прожили жизнь с мужем. Как вам это удалось? Я понимаю, что это тайна красивой женщины и не может быть открыта такому пугалу, как я, а все-таки хочется знать, — настаивала на своем Алла.

— Почему же, — сказала потерпевшая, — не такое уж вы пугало… А если вас приодеть как следует, так еще сойдете…

— Боже мой! — простонала я.

(Потом, когда мы вышли из этого дома, Алла долго не могла опомниться и простить себе своего глупого выступления. Я никак не могла втолковать ей, что с этой женщиной, о чем ни заговори, получится глупость и пошлость.)