Наш знакомый герой

Она не знала, что ее уши и неправильное лицо ничего не значат, что это не хорошо и не плохо, а потому не стоит переживаний.

И она не знала главного, того, что Данила был, скорей всего, единственно возможным для нее возлюбленным: он все-таки принимал ее такою, какою увидел в первый раз. Потому и мучился, потому и пускался в бега, что принять было трудно, почти невозможно. Но никогда не оскорбил он ее упреком, не привел в пример какую-то другую девушку. Он выбрал ее с открытыми глазами, а не так, как большинство: находят подругу, играя в жмурки, какая подвернется под руку.

Она не знала ничего этого, как не знала еще себя, окружающего мира, других людей и других отношений. Ничего она не знала и не умела. Ничем не была защищена, даже хорошим воспитанием. Впрочем, воспитание было. Мама научила ее работать и не лгать. Не было разве что манер, обычных хороших манер, которые могут спасти девушку, если она даже дура распоследняя. А девушка с хорошими манерами — это прежде всего  к р а с и в а я  девушка, независимо от реальности. Вообразить себя красивой Лохматая не могла.

Потому она потеряла Данилу. Потому не нашла другого. Совсем не нарочно, не специально, но как-то подсознательно избирала она одиночество. Как там написал Иванов (или все-таки Новоселов?): «Львиная доля — быть одиноким».

* * *

«Львиная доля — быть одиноким»? Так он написал, что ли?

Сколько Сурков себя помнил, он всегда был одиноким. В шестидесятом умерла мама… Ему уже тогда было за тридцать, так что называть себя сиротой как-то не получается. Но Сурков — без мамы? Надо было знать Суркова и его маму.

Мама принадлежала еще к тому поколению, вернее, к определенному сословию того поколения женщин, которые не могут обходиться без сильного мужчины в доме. Он была офицерской вдовой 1906 года рождения. Крайне беспомощной, тонкой, уязвимой была мама. Рояль, языки, хорошие книги… А вместо этого — блокада, вскоре после войны — смерть мужа, ребенок на руках, полная неприспособленность. Везде-то ее надували, обманывали, обижали. Вначале люди, потом — судьба своими совпадениями и болезнями.

Да что говорить, если даже подруги, попросив на праздники столовое серебро, возвращали погнутый алюминий. Или с концами занашивали ее шикарные панбархатные платья, привезенные отцом еще из Германии. Долгов маме, разумеется, тоже не возвращали.

Мама так мучилась своей житейской несостоятельностью, что Суркову ни разу даже не пришло в голову хоть в чем-то ее упрекнуть.

Особенно помочь ей он ничем не мог: все его время сначала брала учеба, потом работа. Он мотался по командировкам, ловил своих негодяев и помочь маме мог разве что бесконечным словесным сочувствием да своими скромными житейскими запросами, чтоб мама не нуждалась в деньгах, которые буквально таяли у нее в руках.

— Какие стали страшные люди, Гриша, — говорила мама. — Сегодня дала продавщице сотню, а она дает мне сдачи с пятидесяти, представляешь? И никто за меня не вступился, никто.

Нечто такое случалось с мамой каждый божий день.

Несколько раз Сурков пытался жениться, чтоб хоть как-то привести в порядок семейный бюджет и хозяйство. Пусть рядом с мамой живет молодая энергичная женщина, ходит по магазинам, прибирает. Но мама прекрасно видела, что все это с его стороны жертвы, а потому отказывалась от них.

— Это не любовь, Гриша, — мягко говорила она. — Мы с тобой не будем так циничны, чтоб брать не жену, а домработницу.

Впрочем, несколько раз Сурков нанимал и домработниц, тогда это было еще сравнительно легко. При нем молодые деревенские девахи вели себя превосходно, но стоило ему уехать — начинались хамство и лень.

Но во всем прочем Сурков с мамой жили превосходно. Изредка они развлекались воспоминаниями о претендентках на роль жены Суркова.

— Ну, фигура у нее как раз была хорошая, — говорил, например, Сурков.

— Да, согласна. Она достаточно худая. Глисты, очевидно.

С Наденькой дело обстояло несколько иначе. С ней его познакомила тетка Тася, мамина сестра. Увидев, а тем более узнав Наденьку, Сурков лишний раз убедился, что в предыдущих случаях мама была права. Ему жутко было представить, что он женился бы на ком-то из предыдущих. Все по сравнению с Наденькой было не любовь. Но вот Наденька…

Он привел Наденьку в дом показать маме. И маме она тоже очень понравилась.

Но потом она вдруг пожаловалась на сердце и ушла в другую комнату прилечь.

После того как Сурков вернулся домой, проводив девушку, мама потребовала, чтоб он назвал Надину фамилию. Он назвал. Мама побелела:

— Ну почему только нам такое? Господи, за что?!!