Наш знакомый герой

Все было бы хорошо, но Данила, как и она сама, был из тех людей, которые не любят идиллий. За время ее отсутствия он распорядился своей судьбой так, как считал нужным. Как всякий мальчик из хорошей семьи, он, конечно же, был студентом. Но, с одной стороны, честность, с другой — неразбериха последних событий, и он решил пойти в армию. Институт без него обойдется, Женька, как он считал, — тоже. Никаких скандалов по этому поводу в доме у него не было. Отец, офицер флота, считал армию необходимой для мужчины, мама же совершенно справедливо боялась, что загубит сына бабьим воспитанием. Все было твердо решено, порядок наведен, а тут вдруг опять является эта девица и ставит все с ног на голову. Впрочем, Женьку никто не упрекал. Мать Данилы во всем винила сына, и Женька, дабы выгородить его, сочла нужным рассказать о себе: какая она есть птица и что успела натворить.

— А я что говорила! — закричала мама Данилы. — Что я этому дураку говорила? Я знала, что он способен довести девушку до чего угодно. И все. Ладно. Вопрос снят. Только бога ради не вообразите, Женя, что из-за этой глупости в вашей жизни что-то изменилось. Я знала девушек, которые… ну, после такого решили, что пропади все пропадом. А это не так. Да это, если хотите, вообще не считается…

Да только потому, что у Данилы была такая мать, Женька должна была ухватиться за него обеими руками. А она…

Несколько дней перед его призывом они изображали из себя образцово-показательную пару. Влюбленных как положено. Шлялись в обнимку по суматошным майским улицам, шокировали прохожих публичными поцелуями и т. д. В общем, вели себя, как все молодые люди в те времена, во времена сексуальной революции и с кровью отвоеванной свободы. Но это, очевидно, было не для них.

За два дня до ухода Данилы в армию они смертельно поругались. Он, соблюдая усвоенную ими картинность отношений, как-то вздумал понести ее на руках, но упал среди лужи на радость оказавшихся свидетелей. Очень он обиделся, обозвал ее коровой, в ответ она сказала, что пусть-ка он в армии поднаберется силенок. При этом она нервно хихикала, хотя, взглянув в его лицо, поняла, что он на пределе. Именно поэтому она продолжала хихикать. Светлые его глаза совсем побелели, заметались крошечные черные зрачки. А она уже хохотала.

— Больше ты меня не увидишь, — сказал он.

— Как и ты меня, — парировала она.

В армию она его не провожала. Написала ему только через полгода. Сразу двенадцать писем. Но ответа не получила.

Рассудила, что так оно и лучше. Она не могла жить без него, но он так часто предоставлял ее самой себе, что она привыкла к себе и без себя жить не могла тем более.

Очень скоро она вышла замуж за Горчакова.

* * *

Бедный, бедный Горчаков… Он работал у них на заводе художником, писал «Добро пожаловать». Кончил детскую художественную школу. Ни в академию, ни даже в «Мухинку» поступить не смог. От призыва в армию открутился, кажется симулировал язву желудка. (Она узнала об этом потом.) И при всем том он был неплохой наивный мальчик, вначале даже показавшийся ей похожим на Данилу. Так, на Данилу попроще, для бедных.

Одна беда: он считал, что жизнь перед ним в долгу. А потому до всех и вся снисходил. Он был довольно нахватан, остроумно болтал, но, к сожалению, не умел молчать. Ему вообще казалось, что интересный человек — это тот, кто  г о в о р и т. Вначале его оглушили, заинтриговали и очаровали речи той же Лохматой. Но немного с ней пожив, он понял, что Женька совсем не интересный человек. Он узнал, что в быту она предпочитает молчать, а всем его попыткам пойти в общество или пригласить это общество к себе противится. Все, что издали казалось ярким и блестящим, при близком взгляде оказалось не таким уж ярким и отнюдь не блестящим.

Во-первых, она мало говорила с ним о нем, о самом для него интересном предмете. Она молчала на его выкрики, что его затирают, угнетают, что его ценят не по достоинству его таланта.

Во-вторых, она мало говорила о любви. Он не знал, что Данила навсегда отучил ее говорить о любви, и если она хотела эту любовь выказать, то просто чище мыла посуду и вкуснее варила суп. Горчаков по-девичьи страдал от отсутствия слов и внеурочных ласк. Он даже ссорился с ней несколько раз из-за того лишь, что, находясь в чьем-то обществе, она не принимает никаких телячьих нежностей. Ему-то казалось, что он ее любит, а потому требовались все эти кинематографические жесты любви, которых она не принимала.

Да, он считал, что любит. Но он глубоко заблуждался. Он не любил ни Женьку, ни кого бы то ни было другого. Есть такие милые существа — цветки в проруби. Все в кудряшках, завитушках, с обтянутыми ягодицами, уже в джинсах (где только они их тогда брали?).

На этом браке, продлись он чуть подольше, Женька бы потеряла всех своих друзей. Но Женька шла по пути, накарканному ей старухой Браунинг: