— Ты не дождешься Данилу. Захочешь чего попроще. И выйдешь замуж за дурака. Долго ты с ним не протянешь, разумеется. Останешься одна. Тоже неплохо. Тебя сделали под артобстрелом, и жить тебе под артобстрелом. А в восемьдесят лет ты отравишься от несчастной любви, но тебя откачают, и только тогда ты встретишь человека, которого искала всю жизнь. — И старуха хохотала, глядя на вытянувшуюся Женькину физиономию.
Своего Горчакова Женька сломала. Не принесла ему ничего, кроме зла. И тут уместно будет рассказать (если это не придется на ночь) зловещую историю о Двойнике.
У одного знаменитого поэта появился Двойник. Милый, честный, скромный инженер. Сходство заметили вначале его друзья (теперь ведь поэтов знают в лицо). Однажды выдали Двойника за поэта, чтобы пройти на какой-то вечер поэзии, потом на просмотр зарубежного фильма в Дом кино. Еще раз выдали Двойника за поэта где-то в Переделкино, или в Коктебеле. Потом Двойник сам выдал себя за поэта в малознакомой компании. А потом… Он ходил, куда его звали (у поэта вечно не было времени, а у него было), пил с теми, кто ему наливал, выразительно читал чужие стихи и вел блестящую богемную жизнь. (Наивный человек! Отдавая себе отчет в том, что он является грубой подделкой, он не понимал, что окружающая его «богема» — подделка еще более грубая.)
Конечно же, со службы Двойник уволился. Или уволили — что уж теперь докапываться до истины. Потом он устроился то ли кочегаром, то ли истопником. Научился глядеть на мир из углов и закоулков, брать в долг без отдачи, обманывать женщин и над ними же глумиться.
Все вокруг этого человека было п с е в д о: пьяный псевдомир, псевдоработа, псевдодрузья, псевдопоклонники, псевдожизнь. В тридцать с небольшим он был мертвец.
(П с е в д е ц, как однажды выразилась Браунинг, и это слово вошло в лексикон их небольшой группы как одно из самых точных и емких.)
Потом, после очередных дебошей и подлостей, Двойник был побит поэтом, которому надоело оплачивать чужие счета, и покатился ниже.
Говорят, вначале он возник где-то как могильщик, а чуть позже — как опившийся неопознанный труп.
Двойник заплатил жизнью всего лишь за чужое имя. А ведь мог обзавестись собственным. Говорят, он был отнюдь не плохим инженером.
Горчаков был из тех, кто хотел славы и готов был платить за нее любой ценой. Своей славы не получилось. Он женился и стал жить Женькиным успехом. Он считал каждое упоминание о ней в прессе, которых она зачастую стыдилась. Он обижался на каждое неупоминание. Собирал мнения. Откликался на приглашения. Что же, многие жены, а впоследствии вдовы, так «любимые» Семеновым, ведут себя именно так. Но Женька хотела видеть в нем мужа. Перемена ролей в семейном спектакле ее не устраивала.
Очень скоро она сообразила, что он глуп. Конечно, она догадывалась и о своей глупости, но глупость их была слишком разнородной и несовместимой, а потому надо было разбегаться.
Но они, как ни странно, почти не ссорились. Горчакову, не обремененному большой любовью, гораздо легче было соблюдать внешние приличия. Но Женька знала истинное, а потому чувствовала подделку. Любила ли она мужа? Наверное. Достаточно вспомнить, что ей было двадцать лет, а в двадцать мы ни на что другое, кроме любви, не способны, и можем привыкнуть даже к крокодилу. Она любила Горчакова, потому что обладала некоторыми достоинствами: была добра, сильна, терпелива, способна к состраданию, способна опекать слабых. Обладала она и недостатками, позволяющими ей длить некоторое время брачную кампанию: тщеславна (красивый мальчик взял ее замуж, да еще как бы художник), у нее все как у людей, не вечно ей ходить по чужим свадьбам, пусть теперь Данила покусает локти и т. д.
Но она слишком быстро поняла, что сильнее Горчакова. Сильнее хотя бы потому, что равняется на высший образец, в то время как Горчаков…
— Посмотри, они опять хвалят Псюшкина и не упоминают тебя! Кто такой Псюшкин? — кричал муж.
— Кроме Псюшкина есть еще и Пушкин, — смеялась она, но муж не понимал, что она хочет этим сказать.
Молодой, красивый, сильный Горчаков нес в себе мир графомана Золотова: затхлый, завистливый, одинокий исподлобный мир.
Первая же их ссора стала последней. Однажды она застала мужа за чтением рукописи Пивного Старика. Горчаков капал на рукопись супом, ронял на нее мясо и ставил на полях замечания чернилами: «Сногсшибательная глупость! Чушь! Мерзость!» Странным было выражение его лица: он наслаждался чужой глупостью. Чувствовал себя рядом с ней героем, Сократом, великим мыслителем.
Вначале она старалась говорить с ним помягче, почти намеками, но намеков он не понимал. И тогда она сказала непоправимое:
— А сам-то ты кто такой? Ты кончил университет? Или прожил долгую неприкаянную жизнь? Или написал хотя бы десять страничек серьезного, нужного людям текста? Кто ты такой?
И действительно: кто он был такой? Кто они все такие, утверждавшиеся в жизни за чужой счет? В данном случае, за счет чужой бездарности?