Наш знакомый герой

Гусаров не по своей воле попал в кровавую мясорубку судьбы и пережил то, что пережил. Новоселов же сам выбирал самые трудные пути. Впрочем, объяснял он все отнюдь не романтически, не любил высоких слов. Утверждал, что просто-напросто любит болтаться по свету и зарабатывать большие деньги. Тратил он эти деньги прямо-таки с яростью, и все как-то получалось, что не на себя. Естественно, что-то отдавал жене, но и друзьям перепадало, как-то неожиданно в сложный момент именно Новоселов оказывался рядом. Были люди, которые любили пользоваться его щедростью, — если прямо сказать, то Ванда, но кто-то ей намекнул, чтоб не смела… Деньги эти были трудно заработаны.

— А, это тогда было, когда я змей в горах ловил. Две гюрзы меня в тот злополучный денек тяпнули. Ну, ребята предупредили: никаких больниц, инвалидом сделают. Влили в меня спирту, от боли злющей отключился и не знаю, то ли умер, то ли жив еще. Может, и умирал на минуточку. Однако просыпаюсь от нужды совсем не ангельской… Рядом никого. Тем лучше. Выползаю из палатки. Потом взрыв. Ничего не помню. Открываю глаза, а подо мной бездна и в ней звезды. Оказывается — землетрясение. Стоит человеку по нужде пойти, а тут тебе землетрясение. Меня все ищут, а я лежу, мечтаю… Ну, не суть…

— А это был уже другой случай, на Севере. Я тогда плавал. Меня тогда в шлюпке в море унесло. Полтора дня носило. Обледенело все, и я в том числе. Полгода после того не видел, не слышал, не говорил… Мыслишка была Ленке радиограмму послать, что другую встретил, чтоб ей потом со мной с таким не мучиться. Но оклемался…

Стоп. А вот он ведь и был, подобный случай. А может, Лена сейчас права, утверждая, что Новоселов просто измучен-перекалечен?

Вначале историям Новоселова верили не все. Верил, как ни странно, прежде всего Сурков, поскольку распознавать ложь было его профессией, и уж он бы распознал, не постеснялся. Верил Гусаров, который знал, что жизнь сложней и закрученней порой, чем авантюрные романы. Как-то Гусаров с Сурковым разговорились на эту тему.

— Я знаю, почему я верю, — сказал Гусаров. — А вот почему ты ему веришь?

— Потому что, сколько я ни встречал лгунов, они всегда лгут с большим количеством подробностей. Подробности их и губят. А этот просто говорит: место действия — горы, пустыня или море. Дескать, сами знаете, не суть. И потом, надо видеть человека… Новоселов убить может, а врать не станет…

Может убить… А может ли? Вот где вопрос, если принять версию, что он убил и скрылся под чужой фамилией.

Никого из них не удивило бы, если б однажды они увидели по телевизору Новоселова, выходящего из космической ракеты. И ведь небось только б и сказал: «А, космос как космос… Не суть…»

Иногда наивная Горчакова пытала Новоселова, что за люди живут на Севере, да что на Юге. Он усмехался:

— Это то же самое, Женечка, что марсианин спросит: что за люди живут на Земле? Люди. Люди — вот и все.

Впрочем, оставаясь наедине с Гусаровым, Новоселов позволял себе поиграть в гусаровскую игру: а что было бы с таким-то, посади его в тюрьму или на льдину. Выстоит ли, переживет ли. И вообще — каким местом люди выживают. Но это была уже профессиональная игра, замыслы новых произведений.

Гусаров в то время выходил на путь писателя-профессионала. А писатель-профессионал, как ни крути, не столь щедр на просто разговоры, ему уже претит болтовня, он уже подбирается к более глубоким вещам.

Сейчас Гусаров относится к пустой болтовне, как к непотребному обжорству или пьянству. Если в какой-то компании его невольно втягивают в пустой спор, а он, поддавшись, начинает вместе со всеми заниматься вязкой демагогией, то потом его одолевает такой стыд, что хочется пойти в баню и из всех пор выпарить вязкую грязь пустословия.

Тяжелая жизнь начиналась для Гусарова тогда — выйти из любительства в профессионалы.

* * *

Выйти из любительства было совсем не легко. И не только в таланте тут дело. Нужна была и духовная, и физическая стойкость. Терпение. Несмотря на преданность жены (речь идет о прошлом), об уходе с работы Гусаров не думал. Каменщиком стало уже тяжеловато, — устроился на курсы шоферов. Когда писал — сейчас даже не понять. Да и не в том было дело, чтоб написать. Думать надо было. Переводить свою жизнь и свой опыт в общечеловеческое звучание. Не облегчать себе труда ни романтической выспренностью, ни тюремной чернухой. Новоселов был прав: «Везде живут люди». Вот и пиши о людях. А это — реализм, дело тяжкое, неуловимое… И ты, прожив свою, именно такую жизнь, не имеешь права на другой жанр. Совесть не позволит.

С печатанием дело обстояло плохо. Гусаров, как ему тогда казалось, делал одну ошибку за другой.

Взять его первую книгу… Он получил на эту книгу две хорошие внутренние рецензии. От хороших, кстати, писателей. Книгу отдали на третью рецензию (все-таки Гусаров был новый автор с сомнительным прошлым).