Наш знакомый герой

Новоселов сочетал в себе, казалось, все вышеперечисленные качества. Новоселов был правдив, работящ, рационален и иррационален в необходимой степени. Новоселов любил, понимал, защищал. Новоселов был даже в какой-то мере авантюристом, как Ванда.

Но главное — он был благороден. Именно у него учился Гусаров жизни и мужеству.

История с Вандой тому примером. Ванда просочилась в их набиравший силы коллектив по вине Женьки Горчаковой. Что такое Ванда, было ясно всем, не только брезгливому Суркову, но есть такой сорт женщин, который, как он ни ясен, привлекает к себе внимание.

Надо вспомнить только, что члены лито принадлежали к еще довольно сурово воспитанному в некоторых отношениях поколению. Они еще стыдились называть даже про себя любовь сексом, и сексуальные проблемы были для них ох как непросты. А молодежь уже гуляла, уже веселилась, уже вроде бы плевала на запреты. (Ведь никто не знал, как  р а с п л а ч и в а ю т с я  за такую свободу.)

У старших же возникало ощущение, что они «недогуляли». И тут является Ванда: пухлая румяная блондинка с внушительным задом, лишенная особой щепетильности, прекрасно сознающая, что с ее внешностью надо быть проще и доступней. Именно на запах доступности летели все…

В общем, было лето, жены с детьми честно торчали на дачах, а оставшиеся в городе мужчины были предоставлены сами себе.

С легкой руки Новоселова появилась у них привычка встречаться вне стен калошного Дома культуры. Перезванивались, болтали, встречались, читали новые рассказы и стихи. Тем летом в городе были все, кроме Суркова.

И странные стали твориться дела… Раньше, например, было правилом после такой вечеринки проводить до дома ту же Женьку, потом Нинель. Шли вместе, пели песни, смеялись.

С приходом Ванды это правило изменилось. Она, как волчица, отбивала от стада баранов поодиночке, ныла, что ей страшно идти домой (можно подумать, что таким, как она, хоть что-то грозит в жизни), вымогала провожание, а кончалось все тем, что при следующем сборище провожатый стыдливо отводил глаза от усмешливого взора наглой Ванды.

Остальным же было все ясно. Самое подлое во всех этих историях было то, что, соблазняя мужчин нагло и бесстыже до патологии, Ванда в последний момент становилась в позу оскорбленного целомудрия, а очередной ее кавалер, донельзя раздразненный, готов был сказать ей любые слова, пообещать луну с неба, в общем — наврать с три короба. Парадоксально, но факт, что по природе Ванда была холодна, по словам модной в то время песенки, «как в стужу винегрет».

Все, что Ванда проделывала с мужчинами, она делала в силу какого-то только ей видимого долга. Она, кажется, искренне считала, что путь женщины в литературу именно таков. О том, что для того, чтобы пробиться в литературу, надо еще и писать, она как-то забывала.

Гусаров не избежал общей участи. Впрочем, у Ванды хватило ума выделить его из остальных и не соблазнять на глазах у товарищей, так что никто не мог понимающе усмехнуться и сказать: нашего полку прибыло.

Гусаров, что вполне естественно, испугался за Женьку Горчакову, тогда только что оставленную мужем. Ведь женщина сразу после развода на что только не способна. Не понимал он этой дружбы, безусловно искренней с Женькиной стороны, этого доверия к женщине, намного ее старше и гораздо, как он считал, более сильной.

— Эту Ванду надо убрать к чертовой матери, — сказал он однажды Новоселову. — Уж больно она грязна и порочна. Женьке не след с ней якшаться.

— Ты забываешь, что Женька выросла. Если не Ванда, то может появиться кто-нибудь похуже. Да и Ванда не такая уж плохая. По крайней мере, я видал баб в сто раз покруче. Да и воспитывалась она все-таки без матери. А что может быть ужасней и несчастней девочки, воспитанной без матери? Мне лично Ванду очень жаль. Гораздо больше жаль, чем Женьку. Потому что на самом-то деле Женька сильнее ее в тысячу раз, и от прививки Вандой с ней ничего не сделается. В крайнем случае, на что у нее есть ты?

— А ты? — удивился Гусаров.

— Я… Я, знаешь ли, не устоял перед Вандой. Ну, не суть. И я теперь вроде как не имею права.

Новоселов был красен, моргал и не смотрел на Гусарова. И это хорошо, что не смотрел. Ведь если бы посмотрел, то понял бы, что Гусаров не лучше его, не безгрешнее, да еще и скрывает свой позор из ханжества.

Новоселов, втравленный Вандой в ненужную ему интрижку, не свалил трусливо вину на Ванду, а взял ее на себя, как и положено мужчине. Совершив мелкий грешок, он не пошел на больший — на предательство. И со своей точки зрения он был абсолютно прав и благороден.

Конечно же, Ванда — жертва обстоятельств, с этим нельзя не согласиться, но все равно Гусаров не хотел, чтоб Женька стала жертвой Ванды; он чувствовал: к этому идет. Гусарову в Ванде чудилось что-то уголовное, Новоселов же за недостатком такого рода опыта мог этого и не заметить.

Да что там говорить, если Ванда чуть было не испортила отношения Гусарова с Горчаковой, будто мстя ему за то, что он ее раскусил.

Что уж она наговорила Женьке, останется тайной навсегда. Следствием было только то, что Женька абсолютно пала духом.