Горчакова совершенно отчетливо понимала, что Ванда все лжет. От собственного имени (на самом деле ее звали Валей) и собственной биографии до пылкой и назойливой любви к окружающим. Что-то не похожа она была на восторженную девушку, слишком уж явно не пахло от нее институтом благородных девиц. Но, оказывается, Женьке нужна была тогда именно такая подруга, как Ванда. Чтоб у них полностью совпадали все интересы, а заодно уж — что мелочиться! — и мировоззрение тоже. И лишь очень нескоро Горчакова заметила, что ничего-то у них с Вандой не совпадает. Даже пол, хоть и женский, но какой-то противоположно выраженный. Но тогда ей была нужна Ванда. Нужна была такая вот подруга постарше, поопытней и посговорчивей. Главное — посговорчивей. А уж обо всем, что касается отношений полов, Ванда знала даже больше старухи Браунинг. Женька еще не понимала, что знание знанию рознь, не знала, что вряд ли тебе пригодится нечто, чуждое твоей сути.
Ей еще казалось, что существуют какие-то жгучие, а главное универсальные женские тайны, помогающие женщинам прекрасно сохранять дом и семью, и себя самое, и ребенка, и талант. Браунинг же всячески разрушала эти иллюзии.
— Не строй иллюзий насчет житейского счастья, — говорила старуха. — То, которое тебе могут предложить, тебя не устроит. А такого, какого хочешь ты, — вообще нет. По-настоящему умных и великодушных мужчин мало, меньше, чем женщин. А дураки — они вне нравственных категорий, это ты уже пробовала, а?
— Но ведь у большинства писателей были прекрасные преданные жены.
— А ты слыхала про мужей писательниц? И вообще что-нибудь про женщин, взявшихся за перо? То-то и оно. Преданность — женская доля.
— Значит, по-вашему, мне остается «седьмая доля»?
(В свое время из шатаний по свету Новоселов привез рассказ под названием «Седьмая доля», где говорилось о том, что солдатке и вдове принадлежит седьмая доля от каждого чужого мужа. Вроде бы в России даже есть такой закон — не закон, но, по крайней мере, обычай.)
— Да. И не строй других иллюзий. Да и на себя посмотри непредвзято. Ты что — Джульетта? Тебе не нравится, что мужчины похожи на баб, но ведь и ты не образец женственности, а?
Такая правда Горчакову не устраивала. Ванда обещала больше. Ванда вообще была оптимисткой. Она жила, как ей хотелось. Муж варил обед и кормил ребенка, Ванда же целиком отдавалась творчеству. Тайной такой гармонии Ванда и покорила Женьку. И еще было одно. Женька завидовала Ванде. Без злобы, но завидовала.
Объединение при калошной фабрике набирало силу. Ведший его раньше молодой человек куда-то сгинул, и Союз писателей прислал вместо него невзрачного на вид, будто пылью припорошенного, маленького критика. Большей удачи начинающие и ждать не могли. Человек этот был не только блестяще образован и умел ценить литературу, он был еще щедр душой. Мало того: благие его намерения выражались зачастую не только на словах. Он знал, куда можно отнести готовое произведение, готов был рецензировать и рекомендовать.
Естественно, что в городе об этом прослышали, и в лито оказалось много новой и яркой молодежи. Попасть в это лито стало довольно трудно. Вот поэтому-то Ванда и прицепилась к Женьке: ей нужна была протекция.
Почти на всех членов лито Ванда произвела весьма приятное впечатление. (Ох, знает она какую-то неизвестную Женьке тайну, если при весьма страхолюдной внешности, ничего не написав, сумела все же всех очаровать.)
Разве что Гусаров и Сурков остались к Ванде холодны, остальные же — даже Новоселов — приняли Ванду сразу и безоговорочно.
Ну что ж, если быть честной до конца, то сейчас Горчакова может признаться себе, что не только Ванда использовала ее, глупую девчонку, но и глупая девчонка не была по отношению к Ванде так уж бескорыстна. Где найдешь такую терпеливую слушательницу, такую умную, а главное, в отличие от Елены Леопольдовны, практичную советчицу? Кому можно покаяться в грехах и тут же получить отпущение? Женьке и в голову не приходило, что старуха тоже поймет ее, не осудит. Между ними стояли воспитание и старость Браунинг. А Ванда была примитивная дворняжка. И еще одного Женька в горячке не заметила: Ванда была расчетлива, по сути своей она не способна была делать что-то просто так, из любви ли, из дружбы ли. Ванда была провокатором, из тех, которые обожают чужие грехи даже не для того, чтоб эти грехи тут же выдать, нет, не так примитивно, но чтобы иметь возможность оправдывать грехи собственные, собственную нечистоту.
Под видом дружеских услуг она захороводила Женьку среди своих знакомых мужчин, под стать Ванде, довольно порченых, и когда намеками, когда прямо толкала Женьку в любые объятия, уверяя, что только так и можно освободиться от разводного унижения.
По счастью, у Женьки оказался другой вкус на мужчин. Только поэтому ей повезло, а подставленные Вандой лица оказались не у дел. Впрочем, видимость буйного загула Женька все-таки создала. По принципу: уж лучше грешным слыть, чем грешным быть.