Наш знакомый герой

Уже много лет он не видел в руках жены умной книги: так, скандальные бестселлеры, детективы, изредка статьи «Литературки», чтоб можно было что сказать знакомым. Но книги, чтоб требовали напряжения ума и сердца, ею давно не читались.

Гусаров, прямо-таки как оборотистый торгаш, нахваливал ей классиков, нарочно иногда, читая умную книгу, читал вслух выдержки, чтоб заинтересовать Наталью, но она отмахивалась: в университете проходила. Наталья, она много чего проходила — проходила, проходила и прошла. Остались претензии, сентенции и мещанская уверенность, что ты — эталон мирозданья. А эталонам, им почему-то всегда скучно с самими собой, они маются скукой и заражают ею окружающих. По крайней мере, Зойке Гусаров не завидовал, потому что именно она, по причине своей юношеской зависимости от матери, вынуждена была терпеть и скучливое раздражение, и материнские приступы скучливых же депрессий.

Другие женщины Гусарова любили. (Вот уж чего он не мог представить себе в юности и молодости.) Но любили. Только вот как и за что?

Были среди них умные и добрые, — их привлекал его ум, его постоянная работа над собой, его почти очевидное одиночество. Гусаров ценил такую любовь, но старался перевести ее на дружеские рельсы, потому что бросать Наталью не собирался. Именно потому не собирался, что она у него такая вот беззащитная дурочка. А раз так, то нечего втягивать хороших женщин в плохой сюжет. Впрочем, хорошие женщины пробивались к нему редко: они ведь обычно скромны, тактичны, стесняются навязываться знаменитостям. (Что ни говори, но в какой-то мере Гусаров был знаменитостью.) Не пробиться было хорошим женщинам к Гусарову через толпу других.

А другие… Интересно, а зачем он нужен был другим? И получалось, что явно не за то, что он сам ценил в себе и вообще в людях. Не за попытку быть правдивым, не за страдания, которые он перенес, не за воловье трудолюбие. А за то, что он писатель. В о о б щ е  писатель… Женщины любят писателя как такового. Определенные женщины. Им плевать, если писатель даже никудышный, рассадник чумовой пошлости, певец банальностей. Только назовись писателем — и тебе обеспечена толпа женщин и одиночество. Не желанное  у е д и н е н и е, а одиночество. Есть две профессии, где профаны хозяйничают, попирая профессионалов. Это медицина и литература. Больные телом учат и порочат врачей. Больные духом учат и порочат писателей и философов. Зачем пойдет к врачу здоровый, зачем будет лезть в душу к писателю человек духовно полноценный и искать с ним личных контактов?

Духовно полноценный прочтет твою книгу, примет ее к сведению, напишет (без требования прислать ответ) письмо — ему и достаточно. Он занят делом, ценит свое и чужое время… Зато несчастненький будет лезть к тебе, врываться в твою личную жизнь, в твой дом, отнимет у тебя массу времени, умудрится заселить собой даже пространство вокруг тебя, вместо того, чтоб смотреть, станет подглядывать, и в итоге везде будет только он — агрессивно несчастный, судящий-рядящий, обвиняющий, соперничающий. Протянешь ему мизинец — оттяпает руку, из обожателя сделается поработителем, распространителем чудовищных клевет.

Потому Гусаров предпочитал старые, проверенные связи, хоть у него их было и не так много. Потому Гусаров не менял, опять же, и жену. Он знал достоинства и недостатки Натальи и не собирался открывать их заново в другой женщине. Не был уверен, что бормочущая о любви и его литературном таланте женщина не окажется такой же, как жена, или, хуже того, чем-нибудь вроде Ванды.

Хотел он того или не хотел, но громкая профессия суживала его мир, и он знал, что те, кто ищет с ним знакомства, принадлежат к давным-давно знакомому ему миру. К той самой окололитературной субстанции, которая вываривает однотипный продукт.

— А я, например, согласна с ними, — нанесла удар Наталья, переварив слова Гусарова о молодежи и мертвецах и сочтя себя оскорбленной (они — это были критики).

— Со всеми сразу, что ли?

— Да.

— Но они говорят противоположные вещи.

— Это ничего не значит. Значит, в твоей вещи есть и то, и то. Вот Иванова никто не посмел тронуть. Ладно, ладно, пусть Новоселова…

Это был обычный ход Натальи: унижая мужа, прибегать, для сравнения, к именам уважаемых им людей, даже друзей. Чего ждала она от него? Чтобы сейчас, в запале тихой ссоры, он предал Иванова (или Новоселова), а она бы со злорадством тут же указала ему на это? Супружество сделало Наталью еще и интриганкой, научило сталкивать лбами людей. За что она так зла на него? Ведь Гусаров всегда пытался понять ее и оправдать, всегда помнил, как самоотверженно она пошла за ним, нищим, с дурным прошлым, бесперспективным… За что, за что?