Наш знакомый герой

— Моя жена всегда знает, если я был у Женьки, — сказал Гусаров. — Кот не любит мужчин. Ревнуешь, а, змей? Данила, а что вы торопитесь, идемте вместе. Женька, ты клялась, что уже готова.

Этот человек что-то понял или знал всегда, потому что демонстрировал: я действительно по делу, нам и правда надо ехать. И все же ты не теряйся, парень. На лестнице он убежал вперед, оставив их наедине.

— Хитра ты стала, выскользнула.

— Да нет, хвост прищемила.

— Отрастет, как у ящерицы.

Он крепко ее поцеловал. И узнал ее губы. И понял ответ.

— Слушай!! — Он стал трясти ее за плечи, как раньше, почти в бешенстве. — Слушай! Если и сейчас мы умудримся не понять друг друга… Ты говоришь — время? Но ведь мы с тобой знали друг друга  в с е г д а  и не забудем  н и к о г д а! Нельзя шутить такими вещами.

Она улыбнулась вроде бы торжествующе, но и жалко.

— Если ты повторишь это через месяц… Но я знаю тебя. Тебе надолго хватит нашей встречи, тебе всегда надолго хватало одной-единственной встречи. Я тебя знаю. Ну, а я…

Гусаров с Женькой сели в машину. Спросили, не по пути ли ему. Ему было не по пути. Дождался, пока тронутся. Они поехали…

* * *

Они поехали. Всю дорогу Горчакова щебетала через запятую и даже без запятых о Даниле, Семенове, Новоселове, сволочах-критиках, звонке Нинель, проносящихся мимо пейзажах, о водителях и пешеходах.

Гусаров слушал ее вполуха, однако от недавней боли и обиды отходил. Думал о том, что болеть осталось недолго. Любая боль проходит. Взять ту же Горчакову: месяц назад она была черная, страшная, сумасшедшая от боли и позора — и вот уже стоит на всех четырех лапках как ни в чем не бывало.

Так же будет и с ним, знал он себя. И главное, знал, что все равно надо держать хвост пистолетом. Те, кто рад твоей неудаче, — что о них говорить! Да мы и воображаем больше их радость и недоброжелательство, чем они есть на самом деле. Всеми ненавидимый и презираемый эгоизм на самом деле играет весьма положительную роль в человеческих отношениях, потому что людям гораздо больше дела до самих себя, чем до него, Гусарова. Посудачат и забудут. Кстати, о «посудачить»…

— Женька, а что за вертеп ты устроила у себя в квартире, даже в Союзе писателей говорят. Какие-то уголовники, и ты в зимних сапогах, но голая?

Черт возьми, а ведь Горчакова в день встречи с Альгисом и Валерой действительно забыла снять новые сапоги! Открытое летнее платье — и зимние сапоги. Ну, умная Ирочка!

— Даже приятно, что обо мне можно такое подумать! — расхохоталась Горчакова.

Уже подъезжая к Комарову, наконец-то заговорили о возможных вариантах встречи или невстречи с Новоселовым. Все-таки они хорошо знали Нинель, а потому предполагали и тот вариант, на который нарвались по приезде.

* * *

Предполагался и тот вариант, на который они нарвались по приезде. Ночная вахтерша еще не ушла. Старушка была давнишней приятельницей Горчаковой, а потому с ней можно было говорить в открытую.

— Тетя Шура, сегодня утром позвонили отсюда и сказали… Нет, не так… Лучше скажите, в каком номере живет Конецкий?

— А ни в каком, — спокойно ответила тетя Шура. — Виктор Викторович жил здесь прошлой зимой. С тех пор я его не видела, даже в гости не приезжал.

— Но мне позвонили и сказали, что часов в девять утра к кому-то на третий этаж поднялся человек… ну, он такой высокий, красивый, в фуражке с капустой. При вас такой человек проходил? Выходил? И от кого, как вы думаете?

— Сейчас тут одни старички, к кому ж бы это… А кто тебе позвонил?

— Да одна такая — она ходит в мужских сапогах, в галифе и в клетчатой шапке с помпоном. Сама с собой разговаривает…

— А-а… Так это Нинель, — спокойно сказала тетя Шура.

Они не ожидали такой удачи, воскликнули в один голос:

— Да, Нинель!

— Нинель сегодня придтить не могла. Мне еенная тетка сказала, что Нинель опять месяц как в больнице. Выйти не может, рано еще, ее надолго всегда кладут. Она так-то безвредная, но говорит много и спать совсем перестает.

— Но откуда она могла позвонить?

— Из больницы, откуда же! Ей врачи разрешают. Я ж говорю — она безвредная.

Итак, все было ясно. Более чем ясно.

* * *

Итак, все было ясно. Более чем ясно. Вернулось на круги своя. Только еще бедная Нинель приплелась, припуталась к этому загадочному делу. Ехали злые. А тут еще подвернулся какой-то тип, который все норовил перегнать их, пользуясь запрещенными приемами: не сбавлял скорости перед надлежащими знаками, рвался прямо на переходящих дорогу людей, стоило загореться зеленому свету, в общем, не только раздражал, но был просто опасен за рулем.

— Вот мой этот… Толик… Ну, помнишь историю с Аллой Пугачевой и с выскакиванием в окно… Он так же водил машину, — сказала Горчакова. — Но странно, что я вспомнила это только сейчас. А тогда просто отложилось в мозгу. Не знала, как описать вульгарного психопата и бабника — вот и дала ему эту манеру водить машину. Потом перечитываю после машинистки — Толик, вылитый Толька. А это что же получается: я знала, с кем имею дело, но знание пошло на бумагу, а в жизни считала, что люблю. А вообще — хочешь узнать человека — посади его за руль.