Наш знакомый герой

Гусаров хотел было шикнуть на нее, чтоб не вздумала присесть к их столу, а заодно чтоб молодые дарования, в кругу которых Ванда веселилась, не подумали, что она первая любовь Гусарова и лучшая подруга Горчаковой.

Но Женька почему-то рассудила иначе.

— Кого я вижу! — театрально воздела руки и только что не бросилась Ванде на шею. — Ванда! Садись к нам! Сколько лет, сколько зим.

(Если не вчера, то неделю назад она Ванду видела здесь же.)

Очевидно, Женька задумала какую-нибудь хитрость. Но если Горчакова берется за хитрости — туши свет, как говорят теперь.

Ванюша тоже посмотрел на нее удивленно.

Увидев, что к ней сегодня расположены, Ванда наконец узнала и Ванюшу и ему показала щучью пасть. Ванюша вынужден был кивнуть ей в ответ. Гусарова осенило: Женька хочет узнать у Ванды кое-что, особенно если учесть, что Ванда всегда все знает (особенно то, что ее не касается). Но в любом случае от нее можно было ожидать самых разных сведений. Только как приступить к расспросам?

К расспросам приступила сама Ванда.

— Что вы скажете о «Львиной доле»? — спросила Ванда светским тоном.

— А ты? — вопросом ответила Горчакова.

— Черт знает… Вообще-то, вначале я подумала на кого-нибудь из вас двоих. Или вместе. Под псевдонимом. Простенько и со вкусом — Иванов. Но потом, конечно, отмела.

— Почему отмела? — бросил Гусаров.

— Ну, я все-таки какой-никакой, но профессионал, а не сумасшедшая книголюбка. «Каждый пишет, как он дышит…»

Ванда была неподражаема. Она опять говорила с ними снисходительным тоном, словно с детьми.

— И как тебе понравился образ Изабеллы? — колко спросила Горчакова, которая, как все женщины, реагировала больше не на слова, а на тон, каким они сказаны.

— Прелестный образ. Намного интереснее той, с ушами. Женщина с характером всегда интереснее женщины с ушами. Злодейство… оно, детка, так скрашивает жизнь. Поднимает над серостью и обыденностью.

И тут Горчакова захохотала. Без злобы, без истерики, без надрыва, а так, как хохочут здоровые подростки в темных подворотнях — азартно, весело, но с угрозой. Ванда, кажется, даже была смущена этим смехом.

— Что я сказала такого… остроумного?

— Не остроумного, а смешного. Ой, Ванда, ха-ха-ха… Неужели ты до сих пор думаешь, что ты злодейка? — Горчакова зашлась не на жизнь… Потом вдруг резко перестала смеяться, будто затормозила с визгом, и громко, на все кафе, проговорила серьезно и отчетливо:

— Ванда, ты не злодейка. Ты дура!

— Это еще почему? — совсем простодушно удивилась Ванда.

— Потому что… — Женька таинственно округлила глаза. — Потому что злодеев нет, Ванда. Их нет! Ты начиталась романтической дребедени! Их нет! Это вымысел больного, запуганного мозга. Очень ограниченного, Ванда. А потому злодей — это только дурак. А дурак — злодей. Вот и все. Но не по своей воле дурак становится злодеем, не по своей. Не приписывай себе чести злодейства. Ты и злодейка, и вовсе не злодейка. Не обольщайся на свой счет, Ванда. Ты у нас дурочка. Верно, мужики? Ванда у нас дурочка.

Но Ванда опомнилась быстро (нет, все же не дурочка), нашла уязвимое место, клюнула в печень.

— И ты столько лет готовилась сказать мне это? Ах, бедная Горчакова! Мне жаль тебя. Твой сегодняшний монолог опоздал на много лет.

— Мне просто жали те сапожки, — сказала Женька совсем непонятную фразу.

— А теперь не жмут? — Ванда, как видно, знала, о чем речь.

— Не жмут. И я поражена твоим бескорыстием — просто так, за здорово живешь, обула свою подругу. По госцене! И ты говоришь о злодействе! И по ночам мне звонить… Ты ж из-за меня ночей не спала, верная ты моя и бескорыстная. Подумай, ну кто мог так много сил и времени отдавать мне еще? Ты и Данила. Что же касается моего монолога — тоже не обольщайся. Когда я его готовила — я думала уже не о тебе. Таких, как ты, — много, Ванда. Ты не оригинальна. Вот я и искала частное и общее в вас, чтоб навесить на таких, как ты, колокол. Знаешь, как на бодливую корову? Ванда, ты вульгарна, как санузел.

— Однако, — побледнев, заговорила Ванда, — однако есть люди, которые относятся ко мне иначе. — Она рывком раскрыла свою сумку, рывком вырвала из нее журнал и открыла его сразу на нужной странице. На странице с названием и фамилией автора. Через всю страницу шла размашистая надпись: «Дорогой, незабываемой Ванде-Изабелле от не забывшего ее Новоселова». Число и дата, как положено.

— Ну что? — усмехнулась Ванда. — Много вы от меня узнали? Раскололи меня, вы, умные? Эх, Женька, Женька, сколько я тебя учила, что последнее слово всегда остается за настоящей женщиной! Потому Новоселов пришел ко мне, а не к тебе.

Гусарову захотелось схватить Ванду и трясти ее до тех пор, пока он не вытрясет из нее всего, что она знает. Очевидно, у Ванюши были те же намерения. Но Ванда не стала ждать, пока ее начнут трясти. Она ослепительно улыбнулась, и — стояла только что рядом — и нет ее.

— Тьфу, как мышей наелся, — сказал Ванюша и отодвинул тарелку.

Свою злость Гусаров выместил на Женьке:

— Кто тебя за язык тянул, патер Браун чертов? Хитрить она вздумала, тоже, хитренькая! Не Ванда дура, а ты.