Наш знакомый герой

— Врет она все, — неуверенно проговорила Горчакова.

— Теперь поди узнай, врет или нет.

— Может, Нинель хоть что-нибудь прояснит? Какая бы ненормальная она ни была, но не с потолка же взяла Новоселова?

— Как, Ванюша, думаешь?

Ванюша промолчал, но по лицу его Гусаров понял, что ждать от Нинели нормальной информации не приходится.

Спокойствие, а потом возбуждение, которое испытал Гусаров там, на дороге, и теперь вот из-за Ванды, — все это сделало его донельзя усталым, и он понял, что игра в сыщики ему уже не по годам. Пожалел Суркова, понял вдруг, почему тот так старо выглядит. Опять он почувствовал, что скулы свело, что не разжать губ, что во рту боксерский вкус резины.

— Тебе плохо? — сразу же поняла Женька.

— Из-за тебя вообще когда-нибудь сдохнешь, — огрызнулся он.

Женька смолчала. Интересно, а когда женщина становится женой, она может вот так вот понимать все и не обижаться?

Ванюша внимательно посмотрел на Гусарова, потом сказал:

— Вот что, Андрей… Ты с нами к Нинель не езди. Хорошего там мало. Да и не стоит привозить к ней наши тревоги. Там своих хватает. Там мало хорошего…

* * *

А Горчакова и не ждала от психиатрической больницы ничего хорошего. Но сейчас она чувствовала себя достаточно сильной, чтоб поехать хоть к черту на рога. Да и остаться наедине с Ванюшей хотелось. Разглядеть его как следует, спросить о многом. Гусаров мешал — от него просто током било, так он был возбужден и насторожен.

— Сходил бы ты к Елене Леопольдовне, — посоветовала она, прощаясь.

— Может быть…

И вот они остались с Ванюшей один на один.

Пошли пешком — больница недалеко, да и время было.

Наверное, было бы странно, если б Ванюша не изменился. Он ведь не Ванда, жил, а не иждивенствовал, но если говорить о форме — хоть куда. Поредели волосы, на зубах появились стальные коронки, но блеск глаз — все такой же живой, заинтересованный. Только вот морщинки у крыльев носа и углов рта — безнадежно вниз, горько. Теперь его святым не назовешь, потому что мученья на лице остались, но с верой и оптимизмом не так уж определенно, как прежде. Горчакова вспомнила хамский голос, ответивший ей по Ванюшиному телефону. Кого он облагодетельствовал на сей раз вместо нее, Горчаковой?

— Ты где теперь живешь? — спросила она.

— Живу? Живу… Да живу… — суетливой скороговоркой пробормотал Ванюша и ничего более не прибавил.

Ясно: нельзя больше спрашивать.

— Я заболел. Послали в город. Сейчас у Степанова живу. Помнишь Степанова? Золотой человек.

— Не сомневаюсь. — Вокруг Ванюши всегда были только золотые люди.

— Что с Гусаровым?

— Ничего. Работа у нас такая.

— Я прочел его роман.

— Ну и?

(Она боялась услышать, что роман Ванюше не понравился, а от мнения Ванюши нельзя отмахнуться так, как от мнения сорока тысяч братьев-критиков.)

— Честный роман, — сказал Ванюша.

Она перевела дыхание. Он это заметил.

— А ты думала, что этому снобу Соколикову не понравится?

— Боялась. Мы с Андрюхой так срослись за это время, что когда его бьют — у меня скулы трещат.

— Ты прости меня…

Простить его? Вот скажет так скажет! Она посмотрела на него с недоумением:

— За что?

— Сама знаешь.

Она не знала, он начал путано объяснять:

— Я был молод и глуп. И слишком… как бы это сказать… элитарен. С детства со всеми знаком, авторитетов для меня не существовало. Ну, сама помнишь. Я слишком много знал о литераторах, чтоб любить и по-настоящему уважать литературу. Я читал, а потом думал. Это два совершенно разных процесса. Мысли после прочтения вещи часто не имеют ничего общего с самой вещью. Мы в мыслях  о п о с л я  способны даже гения опустить до себя. А теперь я не посмею подойти ко Льву Толстому с лупой. Я могу его только  о б о ж а т ь. Обожать, понимаешь? И с современной литературой стараюсь поступать так же. Если я с интересом прочел вещь от начала до конца, значит, это не липа. А уж липа или не липа — тут я разберусь. Либо есть пусть короткое, но живое дыхание, либо его нет.

— Ванюша, я прочла «Волшебную гору» и Марселя Пруста… Я все прочла, что ты мне тогда еще назвал! — горячо сказала она.

— И что?

— Еще больше поняла и полюбила Чехова. Этого ты добивался? Я благодарна тебе. Я тебя искала, хотела сказать, но по твоему телефону…

— Ирмуся порой бывает очень нервной, — перебил ее Ванюша, — ей очень не везет… Вот и второй муж намылился. Странные какие-то люди: женщина идет за них замуж, а они… Вообще-то Ирмуся золотой человек…

Слушать об Ирмусе Горчаковой было абсолютно ни к чему, а потому она перебила:

— Работаешь все там же?

— Да. Все в той же конторе. Езжу от них в поле и вообще… Я, видимо, стал стар, но люблю то, к чему привык.

— Я тоже.

— Тебе еще рано. Как странно, когда мы познакомились, я был таким, как ты сейчас. Только теперь я понимаю, как я еще был молод. А ведь прошло столько лет…

— А главное — зим…

— Столько зим. Когда я отошел чуть подальше, то вдруг сообразил, что не чувствовал возрастной разницы. Очевидно, я оскорблял твою молодость. Был с тобой жесток, прямолинеен.