Наш знакомый герой

— Вероничка сошла с ума от любви, — очень серьезно сказала Нинель. — А так она очень хорошая. Ее, как и меня, часто отпускают отсюда. Она в семнадцать лет сошла с ума, а сейчас ей сорок два. Сошла с ума от любви…

* * *

— Сошла с ума от любви? — спросила Горчакова уже на улице.

— Вполне вероятно. Не только же в книгах это бывает. Жалко девушку. Мы судим по большинству, но бывает и так. «И он не сделался поэтом, не умер, не сошел с ума…» Как будто Пушкин даже осуждает за это, ты не находишь? Претит ему наша твердолобость и живучесть.

Горчакова думала о Нинели. Странную фразу произнесла Нинель о женщине с лицом Ирины: «Сама виновата…» Неужели Нинель способна самостоятельно мыслить так вот жестоко? Скорее, повторяет чьи-то слова.

Ванюша будто услышал мысли Горчаковой:

— Нинель очень хорошо разбирается в своем больничном окружении. Несмотря на то, что головка у ней слабая, она чувствует. Может, именно потому и чувствует, что рассудок ей не мешает. Как и большинство там. Они верно чувствуют. Мы, нормальные люди, мыслим конкретно: то в человеке хорошо, это плохо, для нас существует тысяча параметров, и потому, в итоге, мы побоимся вынести кому-либо приговор. А они, такие, как Нинель, мыслят абстрактно, для них достаточно одного какого-то, главного, на их взгляд, признака, чтобы понять…

— И какой, по-твоему, это признак?

— Не знаю, как назвать это сейчас, но раньше были понятия: божий человек и исчадие ада. Какой бы бред Нинель не несла, но она божий человек.

— Слушай, а тебе не кажется, что она сумасшедшая? Сумасшедшее дьявольское отродье? — вдруг осенило Горчакову.

— Нинель? — изумился Ванюша.

— При чем тут Нинель! Ванда! Ванда! Ну-ка, скажи мне, что ты тогда вычитал в ее записной книжке? Помнишь тот скандал? Вспомни, это важно.

— Ничего, — спокойно сказал Ванюша. — Только на первой странице было написано, чья книжка. А на всех остальных сплошняком цифры. Я долго с ними возился, пока не понял, что цифры бессистемны и вообще эта книжка заполнена в один присест, одними чернилами, то есть не так, как заполняются записные книжки.

— Тогда почему ты пошел на скандал?

— Потому, что кроме меня этого никто не мог сделать.

— А ты уверен, что надо было непременно…

— Уверен. Я ведь знал, что она писала не только свои девичьи мемуары. Я знал человека, которого Ванда свела с ума литературой другого рода. Когда-то он имел несчастье на ней жениться. Вернее, она его на себе женила. Сказала, что беременна… Естественно, что, узнав правду, он несколько поостыл к молодой жене. Потом пошли ссоры, раздоры, скандалы. Он пытался бежать. Она отпускала его, но при условии, что он должен найти себе замену…

— Как это — замену?

— Так — замену. Другого мужа, который женится на ней и будет содержать. Он отказался. Тогда пошли письма… Их был миллион. В этих письмах она раскрывала на него глаза общественности, его родственникам, друзьям. Вроде бы никто не принимал всерьез эти письма, однако… Однако не хотел бы я оказаться на его месте. Он был затравлен, обезумел. Менял бесконечно место жительства и службы, стал избегать знакомых, потом заболел. Она навестила его в психиатричке и потребовала кошелек или жизнь. Тогда он уже работал у нас, а потому я навещал его в больнице. Он был откровенен со своим лечащим врачом, надо же кому-то рассказать свои страхи… Врач счел возможным рассказать о его страхах мне. Ну, я скоро понял, что речь идет о жизни и смерти, собрал ему эти деньги. Ванда говорила, что на кооператив, но никакого кооператива она не купила, потому что к тому времени отец ее умер и квартира досталась ей. При передаче денег мне удалось вырвать у нее расписку о получении денег и письменное обязательство, что она оставляет бывшего мужа в покое. Разумеется, никакой официальной силы эта расписка не имела, и Ванда продолжала бы свою травлю, если б ей не подвернулся в это время новый муж…

— Почему же ты не рассказал этого тогда? Нам всем?