Некоторые спорные вопросы общей и германской просодики

В каком смысле fōr = feld = sunu? В том ли, что оо = el = u + u или что oor = eld = unu? С одной стороны, моры — это только часть слогоносителя, т. е. только гласные и сонорные, так что понятно происхождение терминов «биморные гласные» и «биморные дифтонги» (реконструируются иногда и трехморные гласные). Но с другой стороны, в дело идет, как сказано, любая фонема. Не только долгий по положению слог состоит из краткого гласного и двух каких угодно согласных, но и потеря даже такого слабого согласного, как h, вызывает заместительное удлинение: древнеангл. seolh ‘тюлень’ имело род. падеж sēoles < *seolhes. Много позже, в средневерхненемецком, gibt ‘дает’ и ligt ‘лежит’ утратили поствокальный шумный (спирант?) и превратились в gīt, līt. Такой встроенный в слово счетчик, видимо, только и мыслим при моросчитании.

Подобный же «счетчик», для которого все фонемы равны, действует при распределении i, т. е. ij и ji в древнеиндоевропейских языках. Так, в готском противопоставляются stojiþ ‘судит’ = st-ó-o-j-i-þ, wasjiþ ‘одевается’ = wás-j-i-þ и domeiþ ‘судит’ = d-ó-o-m-i-j-þ, wandeiþ ‘поворачивается’ = w-á-n-d-i-j-þ. Легко видеть, что в выделенной курсивом части вокалическое i (которое либо предшествует консонантному j, либо следует за ним) всегда стоит на четвертом месте, что свидетельствует о равнозначности всех фонем при выявлении ритмического рисунка готского языка. Но в готском был и аналог правила западногерманской апокопы, хотя проверялся он совершенно в иных условиях. Трехсложный глагол mikileiþ ‘прославляет’ (= mikilijþ) имел ij, а не ji, очевидно, потому, что группа, определявшая выбор (ij или ji), стояла после двух кратких (легких) слогов (mikil), которые приравнивались к одному долгому (тяжелому): domeiþ и и wandeiþ, в отличие от sto‑jiþ и was‑jiþ, содержали тяжелые базы (тяжелой базой мог быть только долгий закрытый слог). Общий взгляд на все описанные выше явления — дело будущего. Необходима теория, которая сведет воедино оба вида фонологического счета.

К вопросу о «счете» примыкает и более общий вопрос о смысле удлинений в разных просодических режимах. Когда древнеангл. eald ‘старый’ превратилось в eald (это изменение произошло в конце древнеанглийского периода и во всяком случае до периода среднеанглийской апокопы), то стало ли в нем больше мор? В среднеанглийский период окончания дву‑ и многосложных слов ослабились, а потом отпали. Одновременно в этих словах удлинились краткие корневые гласные. Именно тогда окончательно разрушилось моросчитание. Но бывший одноморный гласный перетянул на себя часть функций, выполнявшихся окончанием. Допустимо ли говорить, что одноморный в прошлом корневой гласный сделался биморным, если моросчитание именно под влиянием описанных процессов уступило место новой трактовке долготы? И на эти вопросы мы пока не имеем ответа.

Мысль о том, что биморный гласный непременно бифонемен, заставляет признать, что и биморность, и бифонемность могут развертываться в пределах односложности: ср. слово типа древнеангл. ēa ‘река’, которое было биморно и бифонемно, но односложно. Сходным образом древнеангл. eald, в котором /еа/ — краткий дифтонг, осталось односложным и после удлинения в ēald. Есть, надо полагать, что-то неестественное в бифонемных вокалических группах, заключенных в рамки одного слога, и, может быть, этим обстоятельством объясняется явление, названное немецкими лингвистами Akzentumsprung ‘перескок ударения’. Например, древнеангл. lēosan ‘терять’ могло превратиться в lose /lu:z/, только если leosan произносилось не léosan, а leósan. Таких слов очень много. Наиболее вероятно, что дело не в перескоке ударения, а в неудобстве иметь две гласные фонемы в одном слоге. Биморные бифонемные дифтонги, видимо, под влиянием фразовой интонации имели тенденцию превращать один из компонентов в согласный, так что ео давало то e(w), то j(o). Аналогично индоевропейское *ei имело два рефлекса: так называемое е₂ и і. Бифонемными были и биморные монофтонги. Им было не так тесно в рамках одного слога, но, стремясь подчеркнуть свою бифонемность и биморность (оба свойства смазаны в монофтонге), они часто превращались в дифтонги: ср. древнеангл. bōc ‘книга’, но древневерхненем. buohh, buahh. Дифтонги плохо умещались в пределах одного слога, а в бифонемных биморных монофтонгах слабо проявлялась их многоплановая двусоставность. И те, и другие стремились превратиться в свою противоположность. Отсюда разнонаправленные процессы, никогда не приводившие к желанным результатам. Быть может, не случайно, что распад моросчитания привел во всех германских языках к массовой монофтонгизации старых дифтонгов.

2. Ударение