— Фу… Девчоночье какое-то название… — скривил губы юнга Патрик Сильвер. — Может, переголосуем, сэр?
— Нельзя, юнга. Это морской обычай и это судьба, а с судьбой не спорят.
И я быстро скатал бумажку в плотный комок, пока никто не разглядел, что там на самом деле написано.
Плавание выдалось однообразным, чему я был только рад, — пусть так и будет, пусть окажется, что весь запас отмеренных Господом на мою долю приключений исчерпался во время первой экспедиции к Острову Флинта.
Погода стояла самая подходящая, вахты не слишком утомляли, а в свободное время я нашел занятие, развеивающее скуку, и в то же время весьма полезное.
Вот как это случилось.
— Расскажи об отце, брат, — попросил Джереми (разговор происходил наедине, в капитанской каюте). — О настоящем моем отце.
— Он был сложным человеком… — произнес я неопределенно.
Хулить Билли Бонса перед Джереми не хотелось, а что я мог сказать о нем хорошего? Я в последнее время много думал о нем. Рылся в воспоминаниях, пытался взглянуть на угрюмого и постоянно пьяного пирата глазами матери… Наверняка мы с ней видели разных людей — она как-то умела разглядеть в нем того молодого красавчика-моряка, что когда-то пленил ее сердце (историю о первой поездке Бонса в Плимут я знал от Сильвера). Но я не смог, как ни пытался, мысленно увидеть Бонса глазами матери. Не получалось.
Джереми продолжал расспрашивать, и я вдруг понял, что кое-что хорошее могу рассказать об его отце, не покривив душой.
— Он отлично стрелял, Джереми. Был стрелком от бога. Не давал промаха ни пьяным, ни трезвым.
— Стрелял не хуже тебя, брат? — в интонации Джереми слышалось лестное для меня сомнение.
— Я был всего лишь его учеником. Боюсь, не самым лучшим. Обучение длилось не слишком долго… Но экзамен я все-таки сдал.
— И какой же это был экзамен?
— Сейчас узнаешь…
В сундуке у Бонса лежали две пары пистолетов, и три раза в неделю он брал их, и уводил меня на дальний пустынный берег Киттовой Дыры. И мы там стреляли, стреляли, стреляли… Мы сожгли за осень и зиму пороха не меньше, чем сжигает рота стрелков в бою, и обильно засеяли свинцом прибрежные дюны. Я стрелял по камням и выброшенным морям обломкам досок, по чайкам и пустым бутылкам, правой рукой, левой и двумя руками одновременно, после тщательного прицеливания и сразу же, едва выхватив пистолет из-за пояса.
Зачем Бонс это делает, он не желал объяснить. Твердил одно: мне надо научиться как следует стрелять и рубиться тесаком, — а для чего, не говорил.
Он учил меня, как правильно заряжать пистолет и как его держать, как целиться и даже как дышать перед выстрелом. Бонс был не самым приятным учителем: ругал меня словами, иные из которых я даже не знал в свои шестнадцать лет, хотя в «Бенбоу» нередко появлялись моряки, не чурающиеся сквернословия. Мог выдать затрещину, если я оказывался слишком непонятливым. Никогда не хвалил за успехи, лишь бурчал под нос что-то неразборчивое.
Но стрелять он меня научил.
Экзамен состоялся в тот день, когда я впервые попал в чайку — не в сидящую на берегу или на воде, а в пролетавшую мимо. Пулей это неимоверно трудно сделать, и попал я, конечно же, случайно, и не смог бы повторить свой успех.
Но Бонс сказал: пора держать экзамен. Он отсчитал от меня тридцать шагов, допил последний глоток рома из прихваченной с собой бутылки и поставил ее себе на голову, прямо на треуголку. И велел мне стрелять в бутылку.
К тому времени я научился попадать в бутылки десять раз из десяти, но с меньшего расстояния, шагов с пятнадцати, с двадцати. Почти не сомневался, что попаду и теперь, но сильно смущала перспектива при промахе разнести Бонсу голову, — и я попросил разместить бутылку в другом месте.
Он рассмеялся пьяным смехом и крикнул, что только так и учат стрелять в местах, откуда он приехал: учитель головой отвечает за то, что допустил к экзамену нерадивого ученика. Причем задача ставится более сложная — отбить пулей лишь горлышко бутылки, но для меня, сына трусливого сухопутного слизняка, он, так и быть, делает послабление.
На «сына слизняка» я обиделся — и выстрелил, уже не опасаясь, что прострелю эту глупую пьяную голову.
Бутылка разлетелась вдребезги, Бонс отряхнул осколки с треуголки, подошел. Не похвалил меня, не поздравил, лишь сообщил, что до послезавтра я должен где угодно раздобыть деревянные копии тесаков, либо вырезать их сам их досок: мы приступаем к курсу фехтования.
Но другое его умение мне перенять не довелось — уже назавтра Билли лежал полумертвым на своей кровати, а доктор Ливси собирался отворить ему кровь.
Все это я рассказал Джереми, опустив кое-какие подробности, не слишком лестные и для меня, и для Бонса.
Юнга Истлинг немедленно потребовал обучить его стрельбе. Дескать, у него наверняка есть наследственный талант стрелка, просто не было случая в том убедиться.
Я подумал и согласился. Даже если гонка за серебром закончится без стрельбы (я очень на это надеялся), умение стрелять не будет в жизни лишним.