Одиссея капитана Флинта, или Остров без сокровищ 2

Ослики с претенциозными именами Людовик, Елизавета и Мария-Терезия мирно пощипывали травку, надеюсь, не ядовитую. Оставлю их здесь, не потащу через океан, а то еще не выдержат долгой дороги. Пусть станут родоначальниками нового ослиного племени. Молодец, Людовик, вон каких двух красоток отхватил. А я, скажите, чего жду? Зачем теряю время? Почему не иду и не делаю, что должен?

И я пошел. Делать, что должен.

Приблизился к своим друзьям, они прервали разговор и поглядывали на меня, как показалось, с тревогой.

— Мистер Эндерби! — сказал я, отвесив ему церемонный поклон. — В присутствии этого джентльмена (легкий поклон в сторону Эктора), готового засвидетельствовать и подтвердить серьезность моих намерений, я прошу руки вашей дочери Патриции. Я молод. Я теперь не слишком богат, но осталось достаточно, чтобы она до конца своих дней ни в чем не знала отказа. Я никогда не обижу ее. Я жду вашего ответа, мистер Эндерби, и очень надеюсь, что он будет благоприятным. — Новый церемонный поклон.

— Ох… неожиданно… ей всего восемнадцать…

— А мне уже тридцать два. Отличная разница в возрасте. Моей матери было семнадцать, отцу сорок, когда они поженились. Через год на свет появился я.

Сильвер молчал. Я ждал. Эктор с любопытством поглядывал на нас обоих. Бен Ганн возился в яме. Ослы с царственными именами пощипывали травку.

— Самый главный вопрос: она согласна? Все остальное не столь важно.

— Родительская воля в наши дни уже ничего не значит?

— Не юли, Хокинс! Ты сделал ей предложение? Что она сказала?

— Э-м-м… Это было не то чтобы формальное предложение… но сказанное Патрицией вполне можно истолковать как согласие, которое…

И тут он взорвался.

— Заткнись, лживый сын трепанга и устрицы! Засунь в зад свое словоблудие и скажи прямо: да или нет?! Ты играешь с огнем, Хокинс! Я слушаюсь тебя и слушался твоего деда, потому что уважал его и уважаю тебя! Но у старого Джона есть вещи, которые не дозволено трогать никому! А кто тронул, тот кормит червей! Не играй с огнем, Хокинс, очень тебя прошу!

Он уставился на меня. Его взгляд жег, как кислота. Я смотрел и видел в его глазах свою смерть, если я хоть чем-то и хоть как-то обижу его малышку. Мне казалось, что все, что есть между нами, натянуто, как струна, и вот-вот лопнет.

Дуэль взглядов я проиграл. И впервые поверил, что дед мог побаиваться этого человека.

Помолчали. Напряжение, повисшее в воздухе, потихоньку рассасывалось.

Помолчали еще.

— У могилы жены, говоришь… — негромко сказал я.

— Твоя рука даже не дернулась к карману, — негромко сказал он. — Я оценил.

— А сказала она вот что, тогда, в день отплытия: «Я никогда не выйду за тебя замуж, если отправишь меня на берег». Я не отправил.

— М-да…

— Понимай как знаешь… Я истолковал… ну, ты уже понял, как я это истолковал. Эктор, а что скажет юриспруденция в твоем лице о такой формулировке?

— В суде я истолковал бы ее в любом угодном тебе смысле. Но, дружище… если бы я был священником и мисс Эндерби такими словами изъявила свое согласие, я бы вас не обвенчал.

Тут мы увидели, что к нам размашисто шагает выбравшийся наконец из ямы Бен Ганн.

— Извините, сэр, но нам стоило бы поспешить. Солнце поднимается все выше, а шагать далеко.

— Куда шагать, зачем?

— За серебром, сэр. Я знаю, где оно.

* * *

Я мог оправдывать себя чем угодно. Да, у меня был тяжелый день, и случился крах всех моих надежд, и я практически потерял поместье, с которым сроднился за двенадцать лет, и сватовство получилось какое-то странное… И к острову приближалась «Красотка Мэй» под командованием людей, которые не остановятся ни перед чем.

Всё так.

Но все же это не причина, чтобы потерять остатки разума и пойти на поводу у Бена Ганна. А я пошел. И спутники мои тоже, что еще более странно. Не знаю, как это объяснить. Наверное, нам очень сильно хотелось, чтобы случилось чудо, и серебро оказалось все-таки на острове… Слишком много надежд рухнуло в одно мгновение, когда мы оказались у опустевшей ямы.

К тому же Бен Ганн был удивительно красноречив. Говорил, как и обычно, слегка бессвязно, но удивительно напористо. Вот к чему сводился смысл его речей.