Я заметил, что Сильвер шагает иначе, чем недавно. Ну, точно… Деревяшка, та самая, заменила разбитый ядром протез. Дежа вю, как есть дежа вю.
— Взял на счастье ее и старый костыль, — объяснил он, увидев, куда направлен мой взгляд. — А еще Роджера. И посмотри-ка, костыль и деревяшка уже пригодились. Вдруг и старый Роджер еще поднимется по флагштоку?
— Надеюсь, ты сейчас шутишь. Подари лучше свой флаг Смоллетту, ему он теперь в самый раз.
Мы вышли на палубу. Ночь была тихая. Ветер стих, по крайней мере в бухте совсем не ощущался. Луна была в последней четверти и почти зашла, но света от нее и от звезд хватало, чтобы разглядеть и мачты «Красотки Мэй», торчащие над мыском, и плывущую к нам шлюпку, — шестивесельную гичку, насколько я мог разглядеть. На носу ее кто-то отчаянно размахивал подобием белого флага, привязанного не то к багру, не то к какой-то палке.
Я отхлебнул рома из фляжки (совсем чуть-чуть, чтобы окончательно проснуться) и крикнул:
— Эй, на шлюпке! Табань! Еще пара фатомов, и я не посмотрю на вашу белую тряпку! Узнаете, как наша пушка бьет картечью!
И в самом деле, подпускать их близко было слишком рискованно, — учитывая, сколько способных к бою людей уцелело на «Патриции».
На шлюпке предупреждению вняли. Она дернулась назад, отошла на пару гребков и застыла неподвижно.
— Это ты, Хокинс? Я не собираюсь причинять вам вред и хочу всего лишь поговорить.
Я узнал голос Грея, он мало изменился за годы. Смоллетт, подумалось мне, все же сохранил остатки совести и постеснялся показаться на глаза человеку, с которым когда-то сражался плечом к плечу, а теперь пытается убить.
— Да, я капитан Джеймс Хокинс. Чего тебе от меня надо, пират Грей?
— Ты удивишься, Хокинс, но мне не надо от тебя ничего. Ящики Флинта уже у меня, твой человек не сумел их спрятать и погиб.
— Ты блефуешь, Грей! Никаких ящиков у тебя нет!
— Есть, есть, и я могу это доказать. Ты ведь вскрывал ящики и смотрел, что внутри, правда? Я могу описать самые приметные безделушки, и ты поймешь, что я не лгу.
Судя по уверенному тону, он действительно не лгал. У меня защемило сердце… Плевать на «безделушки», гораздо важнее слова о погибшем… Кто?! Эктор? Рюггер?
Я тяжело дышал и боролся с собой: мне очень хотелось позабыть освященные веками и традициями права парламентеров и отдать команду Сильверу: пусть превратит сидящих в гичке в кровавый фарш. Нечего играть в благородство с бандитами и убийцами.
— Итак, ящики у меня, — продолжил Грей, не дождавшись моего ответа и не подозревая, на каком тоненьком волоске висит его жизнь. — Мне больше ничего не надо на острове, я хочу решить кое-какие возникшие проблемы и спокойно уплыть. В Англию я больше не вернусь, и мне все равно, починишь ли ты свою шхуну, доберешься ли домой, начнешь ли рассказывать там истории о нехорошем капитане Грее. В общем, я хочу предложить тебе, Хокинс, честную и справедливую сделку.
Я глотнул еще рома и немного успокоился, желание изрешетить Грея картечью отступило.
— Я не понимаю, Грей, зачем тебе какие-то сделки, если все козыри у тебя на руках. Хочешь уплыть — уплывай, я ничем не смогу помешать.
— Повторюсь: у меня возникли проблемы. Эти датские (последовало непонятное мне слово, очевидно, на датском) слишком много о себе возомнили. Я разберусь с ними, но для этого мне нужны все люди, и те, кто оцепляет бухту поверху, и те, кто сейчас на бригантине.
— Похоже, не врет, — негромко сказал Сильвер. — Пару раз с острова донеслась стрельба. Далекая, мы не стали тебя будить. Не думаю, что то были Рюггер и мистер Гэрсли, слишком уж часто палили.
— Продолжай, Грей, — крикнул я. — Что ты предлагаешь и что хочешь от нас?
— Я уберу своих людей с берега и «Красотку Мэй» с Северной стоянки. Вы сможете спокойно заняться ремонтом и свободно уплыть. Но я совершенно не хочу, чтобы вы вмешались в мои дела с датскими (то же непонятное слово). И чтобы у тебя, Хокинс, не возникло искушение вмешаться в не свою войну и вернуть ящики, я заберу у вас мушкеты и пушку. Пистолеты можете оставить для самозащиты. Что скажешь, Хокинс?
— Я должен подумать. Дай мне минуту-другую.
— Думай хоть три. Но не дольше, у меня еще много дел.
— Ты ему веришь? — спросил Сильвер.
— Ни на четверть пенни. Покончит с датчанами, возьмется за нас.
— Тогда о чем с ним можно договариваться? Без пушки атаку нам не отбить. Что, если его люди просто постреляли в воздух, а он сочинил для нас сказочку о взбунтовавшихся датчанах?
— Нет, бунт не выдумка, я видел, как всё начиналось… Но помолчи немного, Джон, мне действительно надо подумать.
Что-то в словах Грея мне показалось неправильным… Где-то у него концы не срастались с концами, и я не мог понять, в чем дело.