Одиссея капитана Флинта, или Остров без сокровищ 2

Звуковой, и не только, удар впечатал меня в палубу, размазал по ней, растер в порошок, как пестик по дну ступки.

Салотопка заполнилась дымом. Я задыхался. Я ничего не видел. И не слышал. А самое главное — я не знал, достиг ли задуманного.

Неимоверными усилиями я соскреб с палубы те ошметки, что были недавно капитаном Хокинсом, поднял их на ноги. Дышать было невозможно, и я не дышал. Слепо шарил в дыму руками, позабыв, где выход — и понял вдруг, что здесь стало слишком просторно, что Долорес нет рядом. Цепляясь за доски, спотыкаясь, на подгибающихся ногах я поспешил туда, где клубы дыма казались менее плотными, и вывалился наружу, ибо задняя стена салотопки теперь отсутствовала. Я почти ничего не видел, изъеденные дымом глаза были полны слез, я сделал пару слепых шагов и очутился за бортом. Потому что часть фальшборта тоже отсутствовала. Ветреная испанская красотка Долорес сделала свое дело и навсегда нас покинула, бросившись в море. А капитан Хокинс не смог пережить разлуку и отправился за ней. Хотя, не слезились бы так глаза, — наверное, все-таки пережил бы.

* * *

До воды я не долетел. Чья-то рука ухватила за плечо и втянула обратно на борт. Я мимолетно порадовался, что плечо правое — хватка была железная, наверняка останутся синяки, а слева у меня и без того всё печально.

Спасителем моим оказался Жофрей. Он что-то произнес, одно слово, но я увидел лишь движение губ и ничего не расслышал.

С другой стороны как-то оказался Ливси, хотя вроде не подходил, просто появился откуда-то. Он тоже что-то говорил, а я опять не слышал.

Я понял, что не услышу больше никого и никогда. Даже Пэт, и это было до слез обидно, и слезы были тут как тут, текли из глаз, но причиной была не жалость к себе, всего лишь пороховой дым. Ливси сказал что-то еще, два слова я все-таки сумел разобрать — но не на слух, прочитал по губам. «Мой мальчик», вот что сказал доктор, он часто произносил эти слова, и я помнил движения губ.

«Что с бригантиной?» — хотел я спросить, но не сумел. Или сумел, но сам себя не услышал.

Затем я понял, как глупо что-то спрашивать, если не слышишь ответы, и пошагал взглянуть своими глазами. Не совсем сам пошагал, меня поддерживали со всех сторон, вокруг появились еще люди, они буквально тащили меня на себе, и я увидел… вернее, не увидел… в общем, чертовой бригантины не было нигде. Меня подвели (поднесли, подтащили) к фальшборту, и лишь тогда я разглядел, — смутно, слезящимися глазами — что осталось от «Красотки Мэй»: большие и малые обломки, плавающие на воде.

Я выиграл свое второе морское сражение, я взял блистательный реванш за поражение в первом. Но сил порадоваться не осталось. Сил не осталось вообще ни что. Рядом, буквально в четверти шага, распахнулась бездонная черная яма беспамятства — и манила, звала шагнуть в нее.

Но надо было что-то сделать еще, как-то поставить точку… Хотя бы что-то сказать над обломками бригантины.

«Я сделал, что был должен», — произнес я, не представляя, слышат меня или нет.

И шагнул в черную яму.

11. Удачи боцмана Трента

Я проснулся, и сразу же понял, что хочу просыпаться так всегда, всю оставшуюся жизнь. Чтобы открывать глаза и видеть Пэт. Едва ли она захочет провести оставшиеся годы с оглохшим инвалидом, и я не буду в претензии, и верну ей её согласие… Но это всё будет потом. А пока я лежал и был счастлив.

— Хокинс! Мне очень интересно узнать, отчего ты время от времени вот так же идиотически, как сейчас, улыбаешься, глядя на меня? Я кажусь тебе смешной? Или ты вспоминаешь, как хватал меня за грудь? Первый раз эту улыбку я увидела именно тогда.

Я ее слышал! С трудом, как сквозь слой ваты, но слышал! По ходу речи Пэт я пару раз сглотнул, — и стал слышать ее еще лучше!

Возврат согласия отменяется.

— Очень, очень обидно слушать такое от собственной невесты, сказавшей «согласна». (Себя я тоже слышал! Слышал!) Мне кажется, что ты должна немедленно извиниться!

— Запомни, Хокинс, я в первый и в последний раз поддамся на такую дешевую уловку. В первый и в последний! И только потому, что ты утопил бригантину.

Процесс извинений был в самом разгаре, когда в дверь постучали.

— Кто бы ни был, проваливай! — прорычал капитан Хокинс голосом капитана Флинта. — Зайдешь попозже!

— Вообще-то этим стуком я не просил разрешения попасть в свою каюту, — сказал Ливси, входя. — Лишь предупредил, что сейчас зайду.

— Простите, доктор. Привык к собственному кораблю, и позабыл, что в гостях.

— Как себя чувствуете, больной?

— Случались в моей жизни дни, когда чувствовал себя лучше… Что со мной, доктор?

— С тобой? Легкая контузия. Тяжелое похмелье. Сильнейшая усталость, наложившаяся на слабость от недолеченной раны. Ничего смертельного, но провести еще денек в кровати придется.

— Мне контузия не показалась легкой, — сказал я, предпочтя проигнорировать слова о похмелье. — Недавно, когда стрелял из Долорес, мне показалось, что я выпалил в себя.

— Недавно? Ты проспал одиннадцать с лишним часов, мой мальчик.

— Сколько?!