По ту сторону свободы и достоинства

Несомненно, эта позиция уязвима. Автономный человек нужен только для того, чтобы объяснять то, что мы не можем объяснить другим образом. Его существование зависит от нашего невежества, и он естественным образом теряет свою автономность по мере того, как мы все больше узнаем о поведении. Задача научного анализа — объяснить, каким образом поведение человека как физической системы соотносится с условиями, в которых эволюционировал человеческий род, и с условиями, в которых живет индивидуум. И эти события обязаны быть связанными, если в естественный ход событий действительно не вторгается некая капризная или созидательная сила, но подобное вмешательство фактически нет никакой необходимости предполагать. Контингенции⁹ выживания, ответственные за генетическое наследие человека, порождают склонность действовать агрессивно, а не чувство агрессии. Наказание за сексуальные действия изменяет сексуальное поведение, и любые чувства, которые могут при этом возникать, являются в лучшем случае побочным продуктом. Наш век страдает не от тревоги, а от катастроф, преступлений, войн и других опасных и тягостных событий, с которыми так часто сталкиваются люди. Молодежь бросает учебу, отказывается работать и общается только со сверстниками не потому, что она чувствует себя отчужденной, но вследствие несовершенного социального окружения в домах, в школах, на предприятиях и в других местах.

Мы можем последовать по пути, по которому идут физика и биология, обратившись к непосредственной связи между поведением и окружением, игнорируя мнимые промежуточные состояния сознания. Физика не развивалась, тщательно изучая ликование падающего тела, или биология — исследуя сущность животных духов, и нам нет нужды открывать, что на самом деле представляют собой личность, состояния сознания, чувства, черты характера, планы, цели, намерения или что-то другое, характеризующее автономного человека, для того чтобы продвинуться в научном анализе поведения.

Существуют определенные причины, почему нам потребовалось так много времени для того, чтобы понять это. Объекты, которые изучают физика и биология, не ведут себя в точности так, как люди, и в конечном счете кажется довольно нелепым говорить о ликовании падающего тела или импульсивности снаряда. Но люди ведут себя как люди, и внешний человек, чье поведение необходимо объяснить, может быть очень похож на внутреннего человека, к поведению которого мы обращаемся. Внутренний человек был создан по образу и подобию внешнего.

Более значимая причина состоит в том, что временами кажется, будто мы наблюдаем внутреннего человека непосредственно. Мы можем строить лишь догадки о ликовании падающего тела, но разве можем мы не чувствовать наше собственное ликование? И мы действительно чувствуем события (things) под собственной кожей, но мы не чувствуем тех конструктов (things), которые были выдуманы для того, чтобы объяснить поведение. Одержимый не чувствует дьявола, вселившегося в него, и даже может отрицать его существование. Малолетний преступник не чувствует своей нарушенной личности. Умный человек не чувствует свой интеллект, или интроверт - свою интроверсию. (В сущности, считается, что эти измерения сознания можно наблюдать лишь посредством сложных статистических процедур.) Говорящий не чувствует грамматических правил, которые, как утверждается, он использует для составления предложений, а люди говорили грамматически правильно за тысячи лет до того, как эти правила были сформулированы. Респондент опросника не чувствует установок или убеждений, в соответствии с которыми он отмечает пункты так, а не иначе. Мы действительно чувствуем определенные состояния наших тел, связанные с поведением, но, как отмечал Фрейд, мы поступаем точно так же, когда их не чувствуем. Они являются побочными продуктами поведения и не должны приниматься за его причины.

Существует гораздо более важная причина того, что мы так медленно отказываемся от менталистских объяснений: им очень трудно найти альтернативы. Вероятно, их следует искать во внешней среде, роль которой, однако, отнюдь не очевидна. Эту проблему иллюстрирует история теории эволюции. До XIX века считалось, что среда — это лишь пассивное окружение, в котором рождаются, размножаются и умирают разнообразные виды организмов. Никто не понимал, что именно окружающая среда ответственна за то, что существует множество разнообразных видов (довольно знаменательно, что этот факт приписывался Творцу). Проблема состояла в том, что среда действует незаметно: она не толкает и не тянет, она отбирает. В течение тысячелетий истории человеческой мысли процесс естественного отбора оставался незамеченным, несмотря на свою исключительную важность. Когда он, наконец, был открыт, то стал, безусловно, ключом к эволюционной теории.