По ту сторону свободы и достоинства

Измерения мира сознания и переход из одного мира в другой поднимают неудобные вопросы, которые, тем не менее, в большинстве случаев можно игнорировать — и, вероятно, это неплохая стратегия — ввиду важности отрицания всевозможных разновидностей идеализма. Мир сознания оказался в центре внимания. Поведение не признается объектом со своими собственными правами. В психотерапии, например, жалобы клиента почти всегда рассматривают просто как симптом, и в сравнении с завораживающими трагедиями, которые разворачиваются в глубинах сознания, само поведение и в самом деле кажется поверхностным. В языкознании и литературной критике слова человека почти всегда трактуют как выражение мыслей или чувств. В политологии, теологии и экономике поведение обычно рассматривают как исходные данные, на основании которых определяются установки, намерения, потребности и т. д. Более 25 столетий пристальное внимание оставалось обращенным к внутренней жизни, и лишь недавно были предприняты какие-то попытки изучить поведение человека как нечто большее, нежели просто побочный продукт.

Условия окружения, функцией которых является поведение, также игнорируют. А менталистские объяснения сводят любопытство на нет. Этот эффект мы можем увидеть в любом случайном разговоре. Если мы кого-нибудь спрашиваем: «Почему ты пошел в театр?» и он говорит: «Потому что я хотел пойти», то мы, вероятно, примем его ответ за объяснение. Но было бы гораздо уместнее узнать, что происходило, когда он ходил в театр раньше, что он слышал или читал о пьесе, которую пошел смотреть, и какие другие события в его прошлом и нынешнем окружении могли побудить его туда пойти (а не делать что-нибудь еще). Однако мы принимаем «Я хотел пойти» как некое резюме всего этого и не намерены вдаваться в подробности.

Профессиональный психолог тоже редко идет дальше этого. Много лет назад Уильям Джемс изменил господствующие представления о связи между эмоциями и действием, утверждая, например, что мы убегаем не потому, что боимся, а боимся, потому что убегаем⁸. Иначе говоря, то, что мы чувствуем, когда боимся, и есть наше поведение, то самое поведение, которое, согласно традиционной точке зрения, выражает эмоцию и объясняется ею. Но кто из принявших аргумент Джемса заметил, что в действительности в нем не было указано ни на одно из предшествующих событий? Ни то, ни другое «потому что» не следует принимать всерьез. Не было объяснено ни почему мы убегаем, ни почему боимся.

И тогда, когда мы видим в самих себе объяснение наших чувств, и тогда, когда полагаем чувства причиной поведения, мы уделяем очень мало внимания предшествующим обстоятельствам. Психотерапевт узнаёт о детстве своего пациента практически только из его воспоминаний, которые, как известно, ненадежны, и он может даже утверждать, что важно не то, что в действительности произошло, а то, что пациент помнит. Должно быть, в психоаналитической литературе приходится как минимум сотня упоминаний чувства тревоги на каждое упоминание о травмирующем событии, к которому тревога могла бы восходить. Кажется даже, что мы предпочитаем истории о таком прошлом, которое явно недоступно для непосредственного изучения. В наши дни существует, например, огромный интерес к изучению того, что должно было случиться в ходе эволюции, что объясняло бы поведение человека, и мы, кажется, говорим об этом с особой уверенностью лишь потому, что о том, что в действительности происходило, можно только гадать. Будучи неспособными понять, почему человек, которого мы видим, ведет себя так, а не иначе, мы приписываем его поведение человеку, которого не видим, чье поведение мы также не можем объяснить, но в отношении которого мы не склонны задаваться вопросами. Вероятно, мы приняли эту стратегию не столько из-за отсутствия интереса или способностей, сколько в силу давней убежденности в том, что события прошлого не могут объяснить все многообразие человеческого поведения. Назначение внутреннего человека — дать такое объяснение, которое в свою очередь не потребует другого объяснения. На нем объяснение заканчивается. Он не посредник между событиями прошлого и текущим поведением человека, он центр, являющийся источником поведения. Он инициирует, созидает и творит, оставаясь, как и для греков, чем-то божественным. Мы называем его автономным, что подразумевает, когда речь идет о поведенческих науках, сверхъестественность.