Мы формируем «убеждение», когда увеличиваем вероятность действия, подкрепляя поведение. Когда мы уверяем человека в том, что пол его выдержит, побуждая его ходить по полу, нельзя сказать, что мы изменяем его убеждение; но мы делаем именно это в традиционном понимании, когда даем человеку вербальные заверения, что пол прочен, демонстрируем прочность пола, ходя по нему сами, или описываем его устройство и состояние. Но единственное различие здесь кроется лишь в наглядности методов. Изменение, которое происходит, когда человек «учится доверять полу», ходя по нему, является характерным результатом подкрепления. Изменение, которое происходит, когда ему говорят, что пол прочный, когда он видит, как по нему ходит кто-то еще, или когда он «убеждается» заверениями, что пол его выдержит, зависит от прошлого опыта, который более не вносит видимого вклада в поведение. Например, человек, который ходит по поверхностям, прочность которых может меняться (к примеру, по замерзшему озеру), быстро начинает отличать поверхности, по которым ходят другие люди, от поверхностей, по которым никто не ходит, или поверхности, которые называются безопасными, от тех, которые зовутся опасными. Он учится уверенно ходить по первым и осторожно — по вторым. Вид человека, который идет по поверхности, или заверение в том, что она безопасна, переводит ее из второй группы в первую. История формирования этого различения может быть забыта, и тогда возникает впечатление, что тут задействовано и внутреннее событие, называемое «изменением сознания».
Изменения предпочтений, восприятия, потребностей, целей, установок, мнений и других атрибутов сознания могут быть проанализированы таким же образом. Мы меняем то, как человек смотрит на что-то, а также то, что он видит, когда смотрит, изменяя контингенции; мы не изменяем того, что зовется «восприятием». Мы изменяем относительную силу реакций посредством дифференциального подкрепления альтернативных действий; мы не изменяем нечто, называемое «предпочтением». Мы изменяем вероятность действия путем изменения состояния депривации или аверсивного стимулирования; мы не изменяем «потребность». Мы определенным образом подкрепляем поведение, а не даем человеку новые «цели» или «намерения». Мы изменяем поведение человека по отношению к чему-либо, а не изменяем «установку». Мы наблюдаем и изменяем вербальное поведение, но не «мнения».
Другой способ изменения сознания заключается в указании причин, по которым человек должен вести себя так, а не иначе, и эти причины почти всегда сводятся к последствиям, которые будет иметь определенное поведение. Например, ребенок пользуется ножом опасным образом. Мы можем избежать неприятностей, сделав среду безопасней, убрав нож из зоны доступа или выдав ему безопасный аналог, однако это не подготовит его к жизни в мире, полном ножей. Без присмотра он сможет научиться обращению с ножом, получая порезы каждый раз, когда использует нож неправильно. Мы можем помочь, используя менее болезненное наказание — отшлепать его, к примеру, или, может быть, просто стыдить каждый раз, когда видим, что он пользуется ножом опасным образом. Мы можем рассказать ему, что некоторые способы использования ножа являются хорошими, а другие — плохими, если слова «плохо» и «хорошо» уже выработаны в качестве условного положительного и отрицательного подкрепления. Предположим, однако, что все эти методы имеют неприятные побочные эффекты, такие как изменение его отношения к нам, и из-за этого мы решили обратиться «к разуму». (Конечно, такое возможно, только если ребенок достиг «возраста разума».) Мы объясняем контингенции, демонстрируем, что происходит, когда кто-то использует нож так, а не иначе. Мы можем показать ему, как из соответствующих контингенций могут быть извлечены правила («Никогда не режь по направлению к себе»), В результате мы можем побудить ребенка к правильному обращению с ножами и сказать, что передали ему это знание. Но перед этим была проделана большая работа по предварительному обусловливанию в отношении инструкций, указаний и прочих вербальных стимулов, о чем легко забыть, и в результате их вклад может быть приписан «внутреннему человеку». Еще более сложная форма аргументации связана с выведением новых суждений из прежних — с процессом дедукции, который зависит от гораздо более долгой вербальной предыстории и который особенно склонны называть «изменением сознания».