По ту сторону свободы и достоинства

Ничто из вышесказанного не объяснит того, что мы можем назвать чистой заботой о выживании культуры; но мы, на самом деле, и не нуждаемся в подобном объяснении. Как мы не нуждаемся в объяснении причин генетических мутаций для того, чтобы изучать их роль в естественном отборе, так мы и не должны объяснять происхождение культурной практики для того, чтобы изучить ее вклад в выживание культуры. Простой факт — культура, по любой причине побуждающая своих членов работать для ее выживания или выживания хотя бы некоторых ее практик, выживет с большей вероятностью. Выживание является единственной ценностью, в соответствии с которой в итоге оценивается культура, и любая практика, обеспечивающая выживание, представляет собой ценность по определению.

Если нас не вполне удовлетворяет заявление о том, что любая культура, побуждающая своих членов действовать — по какой-либо причине — ради ее выживания, с большей вероятностью выживет и будет воспроизводиться в дальнейшем, то нам следует вспомнить, что тут вообще мало что нуждается в объяснении. Культуры редко порождают «чистую» заботу о своем выживании — заботу, полностью свободную от ура-патриотических атрибутов, расовой специфики, географических границ или утвердившихся практик, с которыми обычно отождествляют культуру.

Когда необходимость работы на благо других людей подвергают сомнению (особенно необходимость работы на благо организованных других), сложно возразить, просто указав на отдаленные последствия. Так, правительство сталкивается с трудностями, когда граждане отказываются платить налоги, служить в вооруженных силах, участвовать в выборах и так далее, и оно может ответить усилением выработанных им контингенций, или увязыванием отдаленных выгод с конкретными поступками. Но как оно может ответить на вопрос: «Почему меня должно заботить, будут ли мое государство или форма правления существовать в течение длительного времени после моей смерти?». Похожим образом, ценность религиозной общины может быть поставлена под сомнение тогда, когда ее члены отказываются ходить в церковь, делать пожертвования, совершать политические действия в ее интересах и так далее, и она так же может отреагировать усилением своих контингенций либо указанием на отдаленные преимущества. Но каков будет ее ответ на вопрос: «Почему я должен трудиться ради долгосрочного выживания своей религии?». Экономическая система оспаривается тогда, когда люди прекращают продуктивно работать, и она тоже может ответить, обострив свои контингенции или указывая на отсроченную выгоду. Но что она ответит на следующее: «Почему я должен думать о выживании некоторого особого типа экономической системы?» Единственный честный ответ на вопросы такого рода, наверное, будет таким: «Не существует веского довода в пользу того, что вас это должно заботить, но если ваша культура не убедила вас, что это так, тем хуже для вашей культуры».

Еще более трудно объяснить какие-либо действия, направленные на выживание единой для всего человечества культуры. Pax Romana или Americana, безопасный демократический мир, мировой коммунизм или «всеобщая» церковь располагают поддержкой сильных институтов, но «чистая» мировая культура — нет. Она вряд ли станет результатом соревнования между религиозными, правительственными или экономическими учреждениями. Тем не менее мы можем указать на множество причин, по которым люди в наше время должны быть заинтересованы во благе всего человечества. Великие мировые проблемы носят глобальный характер. Перенаселение, истощение ресурсов, загрязнение окружающей среды и угроза ящерного холокоста — вот не столь уж отдаленные возможные последствия нынешнего курса. Но указать на последствия недостаточно. Мы должны организовать такие контингенции, при которых эти последствия будут действенными. Как могут мировые культуры увязать эти ужасающие последствия с повседневными решениями и поступками своих членов?

Процесс культурной эволюции, конечно, не закончится, если останется всего одна культура, и биологическая эволюция не остановится. если останется только один главный вид — по-видимому, человек. Некоторые важные условия эволюции могут измениться, а другие — исчезнуть, но мутации все еще будут происходить, отбор продолжит осуществляться, а новые культурные практики — развиваться. В целом у нас нет особых причин говорить об отдельных культурах. Должно быть ясно, что мы имеем дело только с практиками, так же как относительно одного вида можно говорить только о его признаках.

Эволюция культуры ставит некоторые не получившие еще исчерпывающего ответа вопросы о так называемых «ценностях». Является ли эволюция культуры «прогрессом»? В чем ее цель? Состоит ли эта цель в чем-то кардинально отличающемся от последствий — реальных или ложных, — которые побуждают людей трудиться ради выживания своей культуры?