По ту сторону свободы и достоинства

Возможно, последним оплотом автономного человека является сложная «когнитивная» активность, называемая мышлением. Ввиду ее сложности ее объяснение в терминах контингенций подкрепления идет медленно. Когда мы говорим, что человек различает красный и оранжевый, мы подразумеваем, что различение — это разновидность ментального действия. Но сам человек, по-видимому, ничего не делает: он по-разному реагирует на красные и оранжевые стимулы, но это результат различения, а не само действие. Аналогичным образом мы говорим, что человек обобщает — скажем, своей собственный ограниченный опыт переносит на весь мир, — но все, что мы видим, это то, что он реагирует на весь мир так, как научился реагировать на свой собственный маленький мирок. Мы говорим, что человек формирует понятие или абстракцию, но мы лишь видим, что определенные виды контингенций подкрепления поставили реакцию под контроль отдельного свойства стимула. Мы говорим, что человек вспоминает или помнит, что он увидел или услышал, но мы лишь видим, что актуальная ситуация вызывает реакцию, возможно, в ослабленной или измененной форме, усвоенную в другой ситуации. Мы говорим, что человек ассоциирует одно слово с другим, но мы лишь наблюдаем, что некий вербальный стимул стал вызывать такую же реакцию, которую ранее вызывал другой. Вместо того, чтобы предполагать, будто все это происходит благодаря автономному человеку, который различает, обобщает, формирует понятия и абстракции, вспоминает, помнит или ассоциирует, мы можем привести эту путаницу в порядок, просто заметив, что все эти термины не указывают на формы поведения¹²⁰.

Тем не менее человек, решая задачу, может предпринимать явные действия. Собирая пазл, он может перемещать его фрагменты так, чтобы повысить шансы на нахождение совпадающих частей. Решая уравнение, он может переносить его члены, освобождаться от знаменателя или извлекать корни для того, чтобы повысить шансы на нахождение той формы уравнения, которую он уже научился решать. Люди искусства могут манипулировать своим материалом до тех пор, пока не получат что-нибудь интересное. Многое из перечисленного можно сделать скрытым образом, в уме, и тогда все это, вероятно, припишут системе другого уровня, но все это всегда можно сделать и открыто, — возможно, медленней, но зачастую и эффективней, и за редкими исключениями учиться этому приходится в открытой форме. Культура способствует мышлению, конструируя специальные контингенции. Она учит человека проводить более тонкие различия, делая дифференциальное подкрепление более точным. Она учит техникам, которые используются при решении задач. Она дает правила, которые избавляют от необходимости подвергаться воздействию контингенций, из которых эти правила были выведены, а также дает правила для нахождения новых правил.

Самоконтроль, или самоуправление, — это особый вид решения проблем, который, как и самопознание, затрагивает все вопросы, связанные с приватностью. В четвертой главе мы обсудили некоторые техники в контексте аверсивного контроля. Именно среда формирует поведение, при помощи которого решают проблемы, даже тогда, когда эти проблемы касаются внутреннего мира под кожей человека. Ничего из этого пока не исследовали достаточно продуктивным образом, но неполнота нашего анализа не является поводом для того, чтобы вновь прибегнуть к помощи чудотворного разума. Даже если нашего понимания контингенций подкрепления пока недостаточно для того, чтобы объяснить все виды мышления, мы должны помнить, что обращение к разуму вообще ничего не объясняет.

Передавая контроль над поведением от автономного человека наблюдаемой среде, мы не оставляем организм пустым. Под кожей происходит множество процессов, и со временем физиология расскажет нам о них больше. Она объяснит, почему поведение действительно связано с предшествующими событиями, функцией которых — что можно продемонстрировать — оно является. Эту задачу не всегда правильно понимают. Многие физиологи полагают, что заняты поиском «физиологических коррелятов» ментальных событий¹²¹. При этом физиологическое исследование рассматривается просто как более научный вариант интроспекции. Но, конечно, физиологические методы не предназначены для того, чтобы выявлять и измерять личности, идеи, отношения, чувства, побуждения, мысли и цели. (Если бы это было так, нам пришлось бы отвечать и на третий вопрос дополнительно к тем, что поднимались в первой главе: как может личность, идея, чувство или цель воздействовать на оборудование физиолога?) В настоящий момент ни интроспекция, ни физиология не дают приемлемой информации о том, что происходит внутри человека, когда он совершает действия, а поскольку взгляд и той и другой направлен вовнутрь, они в равной степени отвлекают внимание от внешней среды.