По ту сторону свободы и достоинства

Многое в неправильном понимании природы «внутреннего человека» проистекает из метафоры хранилища. Эволюционная и средовая история изменяет организм, но она не хранится в нем. Например, наблюдая, как младенец сосет грудь своей матери, мы можем легко представить, что сильная предрасположенность к такому поведению обладает ценностью для выживания, но нечто гораздо большее подразумевается под «сосательным инстинктом», который рассматривается как нечто, чем обладает младенец и что дает ему способность сосать. Когда концепция «человеческой природы» или «генетического наследия» понимается в этом смысле, она представляет собой опасность. Мы ближе к человеческой природе, будучи детьми, а не взрослыми, или принадлежа первобытной культуре, а не развитой, в том смысле, что в первом случае меньше вероятность того, что генетическое наследие будет скрыто действием средовых контингенций, и мы склонны преувеличивать роль наследственности, полагая, что более ранние стадии сохранились в замаскированной форме: будто бы человек — это голая обезьяна, «и быковатый самец эпохи палеолита, сохранившийся во внутренней сущности мужчины, до сих пор “бьет копытами” всякий раз, когда на социальной сцене делается угрожающий жест»¹²². Но анатомы и физиологи не найдут ни «обезьяну», ни «быковатого самца», ни, уж если на то пошло, инстинкты. Они найдут анатомические и физиологические особенности, которые являются продуктом эволюционной истории.

Не менее часто говорят, что в индивиде хранится его личная история. Просто замените «инстинкт» на «привычку». Считается, что привычка курить — это нечто большее, нежели поведение, о котором говорят, что оно свидетельствует о том, что человек ей обладает. Но вся дополнительная информация, которая у нас есть, касается подкрепляющих стимулов и режимов подкрепления, которые заставляют человека много курить. Контингенции не «хранятся», они просто меняют человека.

Часто говорят, что среда хранится в нас в форме воспоминаний: чтобы что-то вспомнить, мы ищем копию, которую можно увидеть точно так же, как мы видели ее оригинал. Однако, насколько нам известно, в индивиде вообще нет копий среды, даже когда предмет перед нами и мы его непосредственно наблюдаем¹²³. Говорят, что хранятся и продукты более сложных контингенций: репертуар поведения, усвоенный человеком, который учится говорить по-французски, называют «знанием французского языка».

Часто также говорят о том, что внутри нас хранятся черты характера, которые являются производными контингенций выживания или контингенций подкрепления. Любопытный пример приведен в работе У. Фоллета «Современный американский английский»: «Мы говорим: “Он смело взглянул в лицо невзгодам”, без раздумий осознавая, что смелость — это качество человека, а не взгляда. Смелый поступок — это условное поэтическое обозначение поступка человека, который проявляет смелость, совершая его»¹²⁴. Но мы называем человека смелым из-за его поступков и действий, а он ведет себя смело тогда, когда окружающие обстоятельства побуждают его к этому. Обстоятельства изменяют его поведение, но они не прививают ему черты характера или достоинства.

О мировоззрении также говорят как о чем-то, чем обладают. Считают, что человек говорит или ведет себя определенным образом, потому что имеет определенное мировоззрение — например, привержен идеализму, диалектическому материализму или кальвинизму. Термины подобного рода обобщают воздействие окружающих условий, возникновение которых теперь сложно проследить, но эти условия непременно существовали, и их нельзя игнорировать. Человек, обладающий «мировоззрением свободы», — это тот, кого определенным образом изменила литература свободы.

Эта проблема занимает любопытное место в богословии. Грешит ли человек, потому что греховен, или греховен, потому что грешит? Ни один из вопросов не указывает на что-либо по-настоящему полезное. Сказать, что человек греховен, потому что грешит, — значит дать операциональное определение греха. Сказать, что он грешит, потому что греховен, — значит, проследить его поведение до предполагаемой внутренней черты. Но совершает или нет человек действия, которые называют греховными, зависит от обстоятельств, которые ни в одном вопросе даже не упомянуты. Грех, определяемый как внутренняя одержимость (грех, который человек «познал»), следует искать в истории подкреплений. (Выражение «богобоязненный» намекает на такую историю, а благочестие, добродетель, имманентность Бога, моральное чувство или нравственность — нет. Как мы увидели, человек — это не моральное животное в смысле обладания специфической чертой или добродетелью; он создал особую социальную среду, которая побуждает его вести себя моральным образом.)