По ту сторону свободы и достоинства

Между биологической и индивидуальной целью существует отличие, заключающееся в том, что последнюю можно почувствовать. Никто не мог чувствовать цели развития человеческой руки, в то время как человек может в известном смысле почувствовать цель, с которой он играет плавную гамму. Но он не играет плавную гамму, потому что чувствует цель. То, что он чувствует, является побочным продуктом его поведения в связи с его последствиями. Безусловно, связь устройства руки человека с контингенциями выживания, в которых она эволюционировала, не доступна для непосредственного индивидуального наблюдения, а вот связь поведения с формирующими его контингенциями подкрепления — доступна.

Научный анализ поведения «изгоняет» автономного человека и передает контроль, который ему приписывали, среде. В этом случае индивид может показаться особенно уязвимым. Отныне его контролирует окружающий мир и — в значительной степени — другие люди. Разве тогда он не становится просто жертвой? Безусловно, люди могут быть жертвами, так же как и хищниками, но это слишком сильные слова. Они подразумевают насилие, которое отнюдь не является неотъемлемым следствием межличностного контроля. Но разве даже в условиях благожелательного контроля индивид не является в лучшем случае простым зрителем, который может лишь наблюдать за тем, что происходит, но не в силах что-либо с этим поделать? Разве он «не достиг тупика в своей долгой борьбе за возможность контролировать собственную судьбу»?

Но в тупике оказался лишь автономный человек. Человека может контролировать его среда, но эта среда практически полностью создана им самим. Физическое окружение большинства людей в значительной степени является рукотворным. Поверхности, по которым ходит человек, стены, в которых он живет, одежда, которую он носит, многое из пищи, которую он ест, инструменты, которыми он пользуется, транспортные средства, в которых он передвигается, большинство из того, что он слушает и на что смотрит — все это создано человеком. Социальная среда также очевидно рукотворна: она создает язык, на котором говорит человек, обычаи, которым он следует, и поведение, которое он проявляет в отношении контролирующих его этических, религиозных, государственных, экономических, образовательных и психотерапевтических учреждений. По сути, эволюция культуры является грандиозным упражнением в самоконтроле. Подобно тому, как индивид контролирует сам себя, манипулируя миром, в котором живет, так и человеческий род конструирует среду, в которой его представители действуют крайне эффективным образом. Были и ошибки, и у нас нет гарантий того, что среда, которую создает человек, продолжит давать ему преимущества, перевешивающие потери, но человек, каким мы его знаем, хорошо это или плохо, сам себя таким сделал.

Это не убедит тех, кто кричит: «Жертва!». К. С. Льюис протестовал: «власть человека изменять себя по своему вкусу ... означает ... власть некоторых людей лепить из других то, что им нравится»¹³³. Это неизбежно заложено в самой природе культурной эволюции. Контролируемое Я нужно отграничить от контролирующего Я даже если и то, и другое находятся под одной кожей, а когда контроль осуществляется посредством конструирования окружающей среды, все Я, за редкими исключениями, различны. Человек, который непреднамеренно или преднамеренно создает новую культурную практику, — лишь один среди, возможно, миллиардов людей, на которых она повлияет. Если это не выглядит как акт самоконтроля, то только потому, что мы неправильно понимаем природу индивидуального самоконтроля.

Когда человек «намеренно» изменяет свое физическое или социальное окружение, — то есть делает это для того, чтобы изменить человеческое поведение, включая, возможно, и свое собственное, — он выступает в двух ролях: в одной из них он контролер, проектировщик контролирующей культуры, а в другой — контролируемый, продукт культуры. Здесь нет никакого противоречия: такое положение дел вы-• текает из природы культурной эволюции, независимо от преднаме

ренности проектирования.

Вероятно, за время обозримой истории человеческий род не претерпел сильных генетических изменений. От художников в пещере Ласко нас отделяет лишь тысяча поколений. Свойства, влияющие на выживание (такие как сопротивляемость болезням), сильно меняются за тысячу поколений, но если бы мы могли перенести ребенка художников из Ласко в наше время, то он был бы практически неотличим от современного ребенка. Возможно, он учился бы медленнее, чем его современный двойник, мог бы без проблем поддерживать лишь меньший репертуар поведения, или быстрее забывал: нельзя сказать наверняка. Но мы можем быть уверены в том, что ребенок XX века, помещенный в цивилизацию Ласко, не сильно отличался бы от детей, которых там встретил, поскольку мы видим, что происходит, когда современный ребенок растет в нищем окружении.