Поэты пражского «Скита»

Посыпав пеплом… Пепел не от горя —
от бедности, от скудости твоей…
Красавица, всегда покорна в споре
и младшая. Всех младше и милей.
Он о тебе подумал, Сандрильона,
на Музу — Музу! — крикнул, не стерпел:
не о царях, волшебницах и тронах —
о рваном Замарашкином тряпье!
Он бросил стих как вызов, как перчатку, —
зола легко лежала на руке,
а у щеки вилась пушисто прядка,
как золото, укрытое в песке.
Течет река, и дышит лес, и много
на этом свете радостей и благ,
а у тебя на первый бал дорога
и золотая туфелька — твой флаг.
Ты с каждою страницей хорошеешь,
все ближе к славе и любви — тайком.
Но выдержит ли худенькая шея
корону царств, придуманных пером?!

«Ты любишь и бьешься, и гибнешь, сгорая…»

Ты любишь и бьешься, и гибнешь, сгорая,
тебя бы утешить никто не сумел.
В угрюмые ночи ты бредишь о рае,
ты плачешь стихами — таков твой удел.
Всю душу на рифмы, любовь на волокна,
кружат, выплетаясь, стихи-кружева,
а ветер стучится в ослепшие окна…
Ты ищешь, последние ищешь слова.
А ветер несет типографскую краску;
готовая к пытке, душа не поет.
На всю твою нежность горючею лаской
свинец переплавленный — горе твое.
И снова рождаясь под грохот и гулы,
раздавлена валом, выходит душа,
на злую любовь по-другому взглянула,
мертво одеяньем бумажным шурша.
Твоей неразрезанной книги одежды!
Рифмованный холод, подавленный стыд!
Читай же: ни горечи нет, ни надежды —
и черным по белому — нищая ты!

ПОЭТ

Кораллы на нитке,
а слово в строке,
да оловом жидким
печаль на щеке.

И Музою избран,

и конь твой крылат,
но рай твой не прибран,
не вымощен ад.

Идет спотыкаясь,

и каждый толкнет…
Но гордость какая!
Походкой в полет.

Пусть голос под шарфом,

но молвит ли он —
эолова арфа,
вериг перезвон.

И крепко зажато,

хоть жалит порой,
— винтовка солдата —
навеки перо.

КОЛЬЦО