Поздняя осень в Венеции

Где, в каких орошенных блаженно садах, на каких заочных
деревах, из каких чашечек цветочных
вызревают невиданные плоды утешенья? Эти
драгоценные, падающие на вытоптанный луг дети

для твоей бедности? С благодарностью неизбежной

удивляешься ты, этот плод с другими сравнив,
крупный и невредимый в кожице нежной,
хотя птицы легкомысленны и ревнив

червь. Бывают ли дерева, где гнездятся

ангелы, пока садовники не убедятся:
для этих чужих деревьев мы невесомы…

Неужели мы, теперь уже только тени,

зрея и увядая среди растений,
не нарушаем тихой летней истомы?

XVIII. «О танцовщица: смущенье…»

О танцовщица: смущенье
преходящего — как его пустила ты в ход,
где окончательное вихревращенье
дерева, что вобрало в себя колебаньями год?

Разве не расцвела, когда ты высоту овевала,

вдруг верхушка твоей тишиной? Не взошла
разве ты солнцем над ней, летним солнцем, где торжествовала
ты, состоящая вся из тепла?

Восхищенное дерево, отягощенное чудом

тихих плодов, где цела все еще твоя кровь
в зрелом кувшине с более зрелым сосудом

и в картинах, где одно с другим соприкасалось

там, где темной полоской бровь
тенью в стену или рисунком вписалась.

XIX. «Золото в банке капризном не призрак, скорее…»

Золото в банке капризном не призрак, скорее пророк,
многим тысячам ведомый, только медной монете
нет приюта нигде, пристанища нет ей на свете;
нищий слепец как родной для нее уголок.

В магазинах соседних деньги как дома;

маскирует их мех, гвоздики, шелка;
он, молчаливый, стоит, и ему одному знакома
пауза: деньги дух переводят исподтишка.

Ночью хотела бы сжаться разжатая вечно рука;

утром будет судьбу ловить она снова и снова
и удерживать; светел, убог разрушающийся понемногу;

но приметил бы только его прозорливый издалека

и воспел бы, восславив. Лишь в песне предвестие слова.
Слышно лишь Богу.

XX. «Здешнее: дальний урок меж созвездий-соцветий…»

Здешнее: дальний урок меж созвездий-соцветий
скольких влечет, как и влек;
соученик наш, первый, второй или третий,
непостижимо далек.

Мы протяженность едва ли в судьбе обнаружим,

пусть ее мера — магнит;
так осторожно сближается девушка с мужем:
как бы минуя, манит.

И в отдалении не замыкается круг,

Стол широкий, на блюде, как позывные,
рыбьи лица и взгляд.

Рыбы немы, но что, если, минуя звук,

где-нибудь в пространстве без рыб иные
по-рыбьи заговорят?

XXI. «Сердце мое, воспой невиданные сады…»