Поздняя осень в Венеции

Приобретениям нашим грозит машина, которой
движет якобы дух послушанию наперекор;
камни для новостроек шлифует ухваткою скорой,
великолепной руке безучастный давая отпор.

И, сама по себе, щеголяет фабричною смазкой,

не признает никого и нам не дает ускользнуть;
разве машина — не жизнь со своею всегдашней подсказкой?
Строит и рушит она, чтобы нам навязать свою суть.

Но бытие все еще зачаровано; веет

в сотне мест исток его; тайной игрою
чистых сил затронут лишь тот, кто благоговеет.

И несказанное кажется слову гнездом…

Из дрожащих камней их вечной, новой сестрою,
музыкой строится обожествленный дом.

XI. «И у смерти устав непреложный, по-своему верный…»

И у смерти устав непреложный, по-своему верный;
а человек на земле — охотник; слышишь ты зов
крови; не сеть, не силок — свисаешь ты, парус, в пещерный
карст, в безветрие недр, где начинается лов.

Тихо спускаешься ты, подобие стягов победных,

ложный мир возвестив, и тобою машет слуга,
чтобы из бездн своих ночь извергла горсточку бледных
вспугнутых голубей: по праву добыча врага.

Жалостью до сих пор этих птиц не встречали;

только охотник ли в ярости глух,
по привычке ли неутомим…

Смертоубийство — лишь спутник блуждающий нашей печали;

чист безмятежнейший дух
и тем же грозит нам самим.

XII. «Не избегай превращений. Огнем восхитись…»

Не избегай превращений. Огнем восхитись ненасытным,
хоть исчезает в нем вещь, чередой перемен дорожа;
дух владеет землей и слывет божеством любопытным,
перемещенье любя в средоточьи живом чертежа.

То, что вне перемен, в безжизненном оцепенело,

маревом серым неужто защищено?
Жди! Будет более твердым раздроблено твердое тело,
молот отсутствующий сокрушит и это звено.

Кто источником был, тот не может не знать узнаванья;

сквозь творенье ведет восхитительная дорога,
чье начало — конец, а конец — исток пустоты.

Средь счастливых пространств дитя или внук расставанья;

лавровея, врасплох застигнутая недотрога,
Дафна хочет, и ветром становишься ты.

XIII. «Лучше заранее принять прощанье, как схиму…»