Поздняя осень в Венеции

Церковное при этом не скупится
на свет и на сиянье допоздна
окно, пока возможность в нем видна
старательно грех искупить, упиться
игрою райской старого вина.

А между тем давно уже готовы

для вечности проснуться и заснуть,
нетронутые, сумрачно свинцовы
там дали, призывающие в путь.

Не путы, нет, напомнить об ином

в убранстве зыбком солнечного лета
могла бы седина, зимы примета:
там ждущий за окном в потоках света
и ждущая в слезах перед окном.

Процессия с Девой Марией

Металл стекает с башен громче рек;
потоки эти неумолчно гулки;
из бронзы улицы и переулки
и день, и город весь отлит навек,

и четкою подвигнуты границей,

свой открывая заново статут,
как следует по вере, вереницей
и девочки, и мальчики идут,
и тяжестью знамен они ведомы,
пусть им не все препятствия знакомы,
Бог движет ими, скрыт от грешных глаз,
и вдруг их тянет ввысь, где дремлют громы,
где вместе с ними движутся светила,
как на цепях серебряных кадила,
которых семь на этот раз,

а зрители при этом или гости

уверились все вместе, как один,
что золото идет слоновой кости:
на движущемся высится помосте,
колышется блестящий балдахин.

И мантию испанскую колышет;

перемещается, как в облаках,
старинный образ; маленькое пышет
огнем лицо; младенец на руках;
все на коленях, и для всех лучи
лица, что, приближаясь, пламенеет;
благословенье не деревенеет,
овеянное складками парчи.

Над множеством коленопреклоненных

торжественно парит бровей разлет;
труждающихся и обремененных
влечет и лечит благодатный гнет,
и властный, и неудержимый знак.
Кто скажет, что такое бремя бренно?
Идет. Она, в себя вбирая шаг,

ей вверенный народом богомольным,

одна и все же с ним одновременно
идет громам навстречу колокольным
по-женски величаво и смиренно.

Остров Северное море

I. «Прилив смывает с побережья путь…»

Прилив смывает с побережья путь;
не знает местность ровная высот,
и островку пришлось глаза сомкнуть,
поскольку виден разве что оплот,
лишь дамба здесь, куда ни бросишь взгляд,
для волн преграда, не для сновидений,
здесь, кроме них, не может быть владений,
здесь эпитафиями говорят,

увековечивая безответность

утопленников многих, и напор
седого моря, и привычный взор

свой с детства, и ниспосланную тщетность;

преувеличивая беспросветность
своей заброшенности до сих пор.

II. «Как на луне, дворы в таком пейзаже…»