Он прождал час, и два, и три, но змея не двигалась с места, и даже издали Пиноккио видел красный блеск её пылающих глаз и столб дыма, поднимающийся из хвоста.
Наконец Пиноккио, стараясь придать себе как можно более отважный вид, приблизился к змее и тихим голосом произнёс:
— Прошу прощения, госпожа Змея, не будете ли вы так добры чуть-чуть подвинуться в сторону — хоть самую малость, чтобы я мог пройти?
С тем же успехом можно было обращаться к стене. Змея не шелохнулась.
Пиноккио вновь заговорил всё так же кротко:
— Дело в том, госпожа Змея, что я направляюсь домой, там меня ждёт отец, с которым мы очень давно не виделись! Не позволите ли вы мне продолжить путь?
Пиноккио подождал в ответ хоть какого-нибудь знака, но его так и не последовало. Более того, змея, которая только что была полна жизни, вдруг застыла без движения. Она закрыла глаза, а хвост перестал дымиться.
— Неужели она умерла? — радостно воскликнул Пиноккио. Но только он собрался перепрыгнуть через змею, как она взвилась вверх, точно выпрямившаяся пружина. Пиноккио в ужасе отпрянул назад, споткнулся и рухнул на землю.
Упал он так неудачно, что голова его уткнулась в грязь, а ноги задергались в воздухе.
При виде куклы, торчащей головой в грязи и неистово дрыгающей ногами, на змею напал приступ смеха, и она хохотала и хохотала до тех пор, пока у неё не лопнула шкура. И на этот раз она и вправду умерла.
Пиноккио быстро поднялся на ноги и помчался бегом дальше. Ему очень хотелось добраться до дома Феи до наступления темноты. Но вскоре Пиноккио почувствовал такой голод, что свернул с дороги на поле, тянущееся вдоль дороги, чтобы нарвать немного винограда. Лучше бы он этого не делал!
Едва Пиноккио потянулся к лозам, как — крак! — два ряда острых железных зубьев сомкнулись на его ногах. Боль была такой сильной, что перед глазами несчастного человечка заплясали мириады разноцветных звёзд. Пиноккио попался в капкан для куниц, разорявших птичники по всей округе.
ГЛАВА 21
От боли Пиноккио принялся кричать и плакать. Но никто не мог видеть его слёз, слышать его стонов: вокруг не было видно никакого жилья, и ни одна живая душа не появилась на дороге.
Настала ночь. Пиноккио едва не терял сознание от боли в зажатых капканом ногах и от страха, что он очутился в кромешной тьме посреди поля. И тут рядом он увидел слабое свечение: это был светлячок.
— Маленький светлячок! — позвал его Пиноккио. — Помоги мне, освободи меня от этой муки!
— Бедный мальчик! — воскликнул светлячок. — Как же ты попался в эти острые железные зубья?
— Я свернул на поле, чтобы нарвать немного винограда, и...
— А разве это твой виноград?
— Нет.
— Тогда как же ты можешь брать то, что принадлежит другим людям?
— Я был так голоден!
— Голод, мой мальчик, это не причина брать чужое.
— Это правда, правда! — выкрикнул Пиноккио сквозь слёзы. — Я больше никогда так не сделаю.
Тут их разговор был прерван звуком осторожных шагов. Это был хозяин поля, он крался на цыпочках, чтобы проверить, не угодила ли в ловушку одна из куниц, воровавших у него цыплят по ночам.
Ну и удивился же он, когда, вынув из-за пазухи фонарь, увидел в капкане деревянную куклу вместо куницы!
— Ах ты, мелкий воришка! — воскликнул рассерженный крестьянин. — Так это ты таскаешь у меня цыплят?
— Нет, это не я! Правда не я! — всхлипывая, пролепетал Пиноккио. — Я только хотел нарвать немного винограда!
— Тот, кто ворует виноград, способен украсть и цыплят. Что ж, я преподам тебе урок, который ты не скоро забудешь.
Крестьянин открыл капкан, схватил куклу за шиворот и как ягнёнка поволок к себе домой.
Войдя во двор, он швырнул Пиноккио на землю и, придавив ногой его шею, сказал:
— Время позднее, давно пора спать ложиться. С тобой разберёмся завтра, а пока вот что: сегодня издох пёс, охранявший мой дом, и ты займёшь его место. Станешь моей сторожевой собакой.
С этими словами крестьянин достал огромный ошейник с бронзовыми заклёпками и застегнул его на шее Пиноккио так туго, что тот никак не смог бы из него выбраться. От ошейника к стене тянулась тяжёлая цепь.
— Если пойдёт дождь, можешь забраться в конуру, — сказал крестьянин. — Там ещё лежит солома, четыре года служившая подстилкой моему бедному псу. Да в оба смотри, и уши навостри хорошенько. И лай или кричи, если нагрянут воры.
Дав Пиноккио такие наставления, хозяин ушёл в дом, закрыл за собой дверь и запер её изнутри.
Бедный Пиноккио лежал на земле скорее мёртвый, чем живой, от голода, холода и страха. Время от времени он в отчаянии дёргал ошейник, впившийся в его шею, и твердил сквозь слёзы: