Россия – Грузия после империи

В отношении гендерных стратегий повествователь явно обладает метасознанием о господствующих стереотипах. Местами обращение к стереотипам доходит до концептуальной дистанции в духе московского концептуализма. Особенно наглядной является подобная метачувствительность Бурчуладзе к стереотипическим представлениям о национальной кулинарной культуре (А 64, 67), что напоминает «Hochzeitsreise» Сорокина (1994), о сексе (стереотип кастрационного комплекса) и связанных с сексуальностью фразеологизмах («давать», А 37). Последнее перекликается с реализованной метафорой, которая легла в основу полового акта между Сталиным и Хрущевым в сорокинском «Голубом сале» («Хрущев выеб Сталина»). Глава «Adibas» под названием «Думы на берегу Куры 2: Zone Reality» (А 158–163) на первый взгляд навеяна приемом сериализации, широко применяемым Львом Рубинштейном и Дмитрием Приговым, а также в определенных фрагментах текстов Сорокина (см.: «Норма» или «Роман»). При более близком рассмотрении, однако, эта глава оказывается ближе всего к сорокинской главе «Жрать» из книги «Пир» (2001). В этой главе у Бурчуладзе глаголы меняются по принципу фонетической («Мы могли бы чмокнуться, / Мы могли бы чокнуться», А 160) или семантической близости и стилистическому уровню («Мы могли б хуячить, / Мы могли б ебаться», А 159). Тезис о Сорокине как существенном для Бурчуладзе ориентире подтверждают те факты, что в интервью Екатерине Васильевой грузинский автор провел параллель между сожжением книг Сорокина и своего «Евангелия от осла» (Бурчуладзе, 2012a) и что полученное в тот же самый день, в который проходила акция романа «Adibas», электронное сообщение Сорокина «Заза, держитесь!» Бурчуладзе хранит по сегодняшний день (Бурчуладзе, Уффельманн, 2015).

К сказанному следует добавить мотив гламурного потребительского общества (ср.: Гандл, 2011, 308–309, 326), как его разработала цитируемая у Бурчуладзе на с. 70 Оксана Робски. В «Adibas» на переднем плане находится фетишистское отношение к электронным дивайсам (А 23, 98) и брендам (А 128–138), которые приводятся латинским шрифтом («Show me your iPod and I’ll tell you who you are», A 99) и служат чуть ли не в качестве эпистемологической системы (А 108). У мужского героя потрясающее сознание постулатов гламурного стиля («непрестижно», А 19; «в тбилисских гламурных кругах любить Линча считается хорошим тоном», А 59) и недопустимых стилистических погрешностей («перебор синего в интерьере», А 59). Гламурная норма приводится в виде императива: «вращайтесь в фэшн-кругах людей» (А 86). Гламур распространяется и на войну («уместный случаю камуфляж», А 87), причем coolness и отсутствие эмоций ожидается тоже по отношению к войне (А 37). Можно сказать, что утрированная шизоидность является главным императивом гламурного общества. В главе, действие которой происходит в гламурной хинкальной «Синий Бархат», заметно иронизирование над гламурным обществом, как у Владимира Спектра (например, в романе «Русский жиголо», 2007) и Сергея Минаева (чей «Духless» вышел в том же самом году, как и русский перевод «Adibas», в 2011 г.). В связи с этими аналогиями литературный критик Анджелина Клыкова считает оправданным прибегать к прямому отождествлению: «Заза Бурчуладзе – грузинский Стогов, Спектр, Минаев» (Клыкова, 2011).

В отличие от других текстов Зазы Бурчуладзе, которые печатались в Ad Marginem («Надувной ангел», «Растворимый Кафка»), в «Adibas» менее присутствуют расщепление повествования (ср.: Ратиани, 2015, 365) наркотическими галлюцинациями, критика «православного фундаментализма» (А 107) и нарочитое кощунство («Дисциплина святых: во рту сперма, в сердце молитва, в руке хуй», А 12). Упоминаемую у Бурчуладзе «Мифогенную любовь каст» (А 70) с «Adibas», однако, связывает тот факт, что действие обоих произведений происходит на фоне войны (см.: Данилкин, 2011). Наркотические трипы в «Adibas» менее отточены, чем в нарколитературе Баяна Ширянова (см.: Рыклин, 2003, 154). Хотя мотив употребления наркотиков повторяется достаточно часто, это происходит не в сюжетообразующей, а скорее в декоративной форме (А 13, 15, 45, 157). Главной темой наркотики становятся только в драматичной главе «В ожидании винта / Диета героев» (А 89–97), которая, однако, в равной мере навеяна Самюэлем Беккетом.

Бурчуладзе – Пелевин

Все приведенные ингредиенты из русской (и не только русской[54]) постмодернистской литературы сливаются в один заведомо вторичный коктейль. В случае романа «Adibas», однако, наиболее просматривающимся, семантически важным и доминирующим в интертекстуальном коктейле импульсом послужило творчество Виктора Пелевина.