Россия – Грузия после империи

Со времен советизации этот метод усовершенствовало целое поколение грузинских модернистов, для которых вынужденный «переход на советские рельсы» выражался, с одной стороны, в создании конъюнктурных, «советских» текстов, к сожалению не всегда защищавших авторов от репрессии; с другой стороны, именно бывшие модернисты – Галактион и Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Гиоргий Леонидзе, Симон Чиковани, Константин Гамсахурдия – развивали линию реалистической, а не соцреалистической национально-патриотической литературы. Мимикрию как целенаправленный способ самосохранения и самовыражения в условиях советского режима можно рассматривать как импульс для развития принципа специфического «двойного кодирования», когда творчество одного и того же автора или даже один и тот же текст носит в себе и советский код, и национально-патриотический код.

Если мимикрию можно анализировать как осмысленный, целенаправленный акт, то гибридность, которая тоже стала характерной чертой грузинской литературы советских времен, можно рассматривать как не до конца осмысленный, но видимый результат влияния имперского дискурса на национальный дискурс. Имперский дискурс доминантности и национальный дискурс противостояния могут сосуществовать в тексте этого периода так, что создают текст-гибрид, который, с одной стороны, носит дух противостояния имперскому центру, а с другой – адаптирован к нему, содержит принципы, индоктринированные из центра. Согласно Хоми Бабе, гибридность – признак продуктивности имперской власти, его перемещающих сил и устойчивости; колониальный гибрид – это артикуляция амбивалентного пространства; колониальный дискурс достигает той точки, где, перед гибридностью своих объектов, присутствие власти разоблачается, как нечто другое, чем то, чем она управляет (Bhabha, 1985, 154). Многослойность и амбивалентность грузинских литературных текстов советского периода связана с сильным присутствием дискурса советской/имперской власти, выход из подчинения которому становится главной целью целого поколения авторов.

Роман «Дата Туташхия» можно анализировать при помощи концептов гибридности, мимикрий и советско-национального двойного кодирования. Роман создавался, по сведению автора, начиная с 1964 г. (Имедашвили, 1976, 25), в 1972–1975 гг. печатался в Тбилиси в журнале «Цискари», был издан книгой в Тбилиси в 1975 г., с 1976 г. в авторском переводе печатался в журнале «Дружба народов» в Москве, был издан книгой на русском языке в Тбилиси (изд. «Мерани»), в Москве в 1979-м (изд. «Известия», Библиотека «Дружбы народов») и в 1981 г. (изд. «Советский писатель»). После этого переводился и издавался на языках народов СССР и мира. Текст стал популярным в Грузии и во всем СССР[78]. Грузинский читатель ценил роман не только благодаря захватывающему сюжету, главному герою – борцу с несправедливостью, живущему вне власти и закона, сильным образам протагониста и антагониста, ярко выраженной идее противостояния добра и зла, но также явной критике имперского строя, в котором он воспринимал не только Российскую, но и Советскую империю. Сама личность автора и его богатая антисоветская биография – они, конечно же, известны в грузинской среде, но не особо подчеркнуты для иноязычного читателя – являлись ключом для такой интерпретации текста[79].

Критика Российской империи передана в романе напрямую. Действие развивается в конце XIX и начале XX в., художественное пространство текста создается на основе реального пространства Грузии, являвшейся в то время частью империи, а сюжет разворачивается на фоне реальных событий – в том числе и революции 1905–1907 гг., – имевших место на Кавказе, контролируемом из имперского центра.

С самого начала нужно отметить, что и критика империи / царского режима, и, конечно же, описание революционных действий являлись одной из наиболее поощряемых тем в советской литературе. Начиная с 1930-х гг. эта тематика присутствует и в грузинской литературе. С другой стороны, в культурной среде национального нарратива дозволенная советской идеологией критика царского режима и Российской империи используется как прикрытие для отображения антиимперских/антиколониальных настроений советских времен, критикуется доминантность российско-советского центра. Этот способ был использован и Отаром Чиладзе в романе «И всякий, кто встретится со мной» (1976)[80]. Грузинскому читателю, хорошо развившему навыки декодирования антисоветских/антиимперских знаков, уже не приходилось объяснять, что когда в тексте отображается империя, критикуется имперская власть, поднимается вопрос о влиянии имперского центра, то автор подразумевает и реально противостоит русскому колониализму в Грузии, империи в обоих ее проявлениях: «Российском» или «Советском».