Сибилла

Первое время после его ухода всё шло относительно легко и гладко. Немного отогнав тревожные мысли и на время озаботившись подготовкой к переезду, Сибилла наконец села у открытого окна, впервые за много дней спокойная и веселая. Порой она ненадолго отводила взгляд от своей книги и предавалась мечтам о завтрашнем дне и о Моубрее. Сквозь волшебную дымку времени и расстояний картина ее юных лет приобретала черты ласковой и даже безмятежной неги. Сибилла вздыхала о той поре, когда у них был домик и сад, когда недовольство отца проявлялось лишь на словах, а его тайные политические собрания ограничивались спорами с Морли о правах народа и законах общества. Прозрачные воды Моу и ее холмистые берега, поросшие лесом; чуть свет — прогулки в монастырь, в гости к Урсуле Траффорд, благочестивое паломничество в знак милосердия и любви; верный Гарольд, такой умный и такой преданный; даже переполненные обители труда и страданий, под сенью которых она парила, словно ангел, благословляющая и благословенная — вставали они перед ней, эти трогательные образы прошлого, и глаза ее наполняли слезы, — и были то слезы нежности, но никак не уныния.

Порой Сибилла ненадолго отводила взгляд от своей книги и предавалась мечтам.

И примешивались к этим картинам мысли о том, кто всего на одно лето стал добрым и заботливым другом ее девичьей поры, о том самом мистере Франклине, которого она никогда окончательно не забывала и который — увы! — в конечном итоге оказался отнюдь не мистером Франклином. Ах! То была чудесная история; захватывающая глава в памяти такого юного и такого непорочного существа! Этот голос и теперь эхом отдавался у нее в ушах. Она без труда воскресила в памяти мелодию прошедшего утра, те самые нотки, в которых было не только тепло, то также мудрость и чуткая забота, и звучали они лишь для того, чтобы сделать ее счастливой. Никогда еще Эгремонт не представал перед ней в таком кротком обличии. Для женщины он был воплощением идеального мужа: ласковый — и всё же надежный спутник. Тысячи ослепительных образов рождались в голове девушки; тысячи мыслей, прекрасных и трепетных, как вечерняя дымка, теснились в душе ее; на какое-то время Сибилла дала волю своим невероятным мечтаниям и словно попала в открытый заново мир. Границы ее познания раздались вширь, словно сияющие небеса из волшебных сказок. Взгляд ее замер, созерцая это великолепие, румянец на щеках возвещал о том, что происходило в ее сердце, легкое движение губ в любую секунду было готово обернуться улыбкой — но в эту минуту часы Святого Иоанна пробили четыре, и Сибилла очнулась от грез.

Часы Святого Иоанна пробили четыре — и Сибилла заволновалась; часы Святого Иоанна пробили пять — и Сибилла встревожилась не на шутку; обеспокоенная и смятенная, она ходила по комнате взад и вперед, отбросив в сторону все свои книги, когда часы Святого Иоанна пробили шесть.

Она всплеснула руками и воздела глаза к потолку. Во входную дверь постучали — и Сибилла бросилась открывать. Это оказался не Джерард. Это был Морли.

— А-а, Стивен, — с нескрываемым разочарованием произнесла Сибилла, — я думала, это отец.

— Я был бы рад обнаружить его здесь, — сказал Морли. — Как бы то ни было, с вашего позволения, я зайду.

— А он скоро придет, — сказала Сибилла. — Несомненно, он скоро придет. Я жду его с минуты на минуту…

— …Уже несколько часов, — прибавил Морли, заканчивая фразу за нее; они как раз заходили в комнату. — Дело, которым занимается ваш отец, — продолжал он, развалившись в кресле с небрежностью, которая определенно шла вразрез с его обычным самообладанием и даже выдержкой, — дело, которым он занимается, поглощает его без остатка.

— Хвала Небесам, — произнесла Сибилла, — завтра мы уезжаем отсюда.

— Ого! — Морли даже подпрыгнул. — Кто это вам такое сказал?

— Так решил отец, дал мне честное слово, что мы уедем.

— И вы, конечно, хотели бы, чтобы так и произошло.

— Больше всего на свете! Мое сердце предвидит, что, если мы останемся, отца ожидает одно лишь горе.

— Как и мое. Иначе сегодня я не пришел бы сюда.

— Надеюсь, вы видели его? — спросила Сибилла.

— Видел, провел с ним несколько часов.

— Какое счастье! На том собрании, о котором он говорил?

— Да, в этом соборе упрямцев; я виделся с ним и позже, без посторонних. Что бы с ним ни случилось, теперь моя совесть чиста.

— Вы меня пугаете, Стивен, — сказала Сибилла, вставая с места. — Что может с ним случиться? Что он может сделать против вашего разумения? Скажите, скажите мне, милый друг!

— О да! — произнес побледневший Морли с чуть заметной горькой улыбкой. — О да! Милый друг!

— Я говорю «милый друг», потому что считаю вас таковым, — ответила Сибилла, — и потому, что я и отец всегда именно так к вам и относились. Отчего вы так странно смотрите на меня, Стивен?

— Таковым вы считаете меня, именно так и относились. — Морли медленно и размеренно повторил ее слова. — Отлично, чего же вы еще хотите? Чего же еще может желать любой из нас? — спросил он резко.