Сибилла

— Я готов, — заверил ее Морли. — Затем я и пришел. Слушайте. Собрание состоится сегодня вечером в половине девятого; они встречаются, чтобы организовать общее восстание по стране; правительство знает об их намерениях — их арестуют. Теперь мне по силам то, что не удалось нынче утром, когда я встречался с вашим отцом, — убедить его в правдивости моих слов; если же я смогу увидеться с ним до восьми часов — а устроить это будет нетрудно, — то отговорю его от участия, несомненно отговорю, и он будет спасен, ведь правительство в основном рассчитывает на доказательства в виде каких-то листовок и тому подобных бумаг, которые будут подписаны сегодня вечером. Итак, я готов спасти Джерарда, моего друга, если вам так угодно, человека, которому я раньше служил, и служил изрядно, ради которого я и сегодня приехал из Моубрея, чтобы помочь ему и защитить. Я готов сделать то, что вам нужно. Вы сами признали, что дело это не из легких, и если этот поступок совершит тот, с кем вы давно знакомы, кого, как сами признались, необычайно уважаете, он будет вдвойне приятен; я готов оказать эту исключительную услугу: избавить отца от смерти, а дочь — от отчаяния, стоит ей только сказать: «У меня всего одно сокровище, и оно ваше».

— Я читала про нечто подобное, — прошептала Сибилла и обернулась с гневным выражением на лице, — это сделка на крови, и неужели ее можно назвать любовью? Однако раньше такое случалось лишь между угнетателями и угнетенными. И вот впервые на дочь народа нападает человек из ее же сословия, который воспользовался своей властью за счет доверия, что было вызвано одним лишь сочувствием чужому горю. Это горько, горько для меня и мне подобных, с вашей же стороны — кощунственно.

— Это ответ? — спросил Морли.

— Да, — сказала Сибилла, — во имя Пресвятой Девы.

— В таком случае, доброй ночи, — сказал Морли и подошел к выходу. Взялся за ручку двери. Голос Сибиллы заставил его обернуться.

— Где они встречаются вечером? — сдавленно спросила она.

— Я обязан хранить молчание, — ответил Морли.

— В вашей душе нет ни капли доброты, — сказала Сибилла.

— Я ее отроду не встречал.

— Мы всегда были вашими друзьями.

— Соцветье, что не принесло плода.

— Этот час вспомнят на Страшном Суде, — произнесла Сибилла.

— Пресвятая Дева, возможно, заступится за меня, — ухмыльнулся Морли.

— Мы заслужили это, — продолжала Сибилла, — ибо открыли наши сердца безбожнику.

— Эх, был бы он святотатцем, как Эгремонт! — вставил Морли.

«Она его любит!» — не своим голосом завопил Морли и, словно обезумев, бросился вон из комнаты.

Сибилла разразилась рыданиями. Морли бросился к ней.

— Поклянитесь Пресвятой Девой, поклянитесь всеми святыми, поклянитесь своей надеждой на спасение души и вашим собственным нежным именем, без уклончивости, без каких-либо оговорок, обстоятельно и со всей искренностью, что вы никогда не отдадите своего сердца или руки Эгремонту, — и я спасу вашего отца.

И пока Морли негромко, но с ужасающей серьезностью произносил эту клятву, Сибилла, и без того бледная, побелела, как мраморная святая в церковной нише. Ее большие темные глаза словно застыли; выражение смертной муки невесомым облаком коснулось прекрасного чела, и она сказала:

— Клянусь, что никогда не отдам своей руки…

— И сердца, сердца! — нетерпеливо подсказал Морли. — Не упускайте этого. Дайте еще одну священную клятву, поклянитесь, что не любите его. Она колеблется! А-а! Она краснеет! — И в самом деле, щеки Сибиллы теперь заливал пылающий румянец. — Она его любит! — не своим голосом завопил Морли и, словно обезумев, бросился вон из комнаты.

Глава пятая

Обеспокоенный разум Сибиллы, истощенный внезапными пылкими откровениями, этой неистовой бурей эмоций, которая обрушилась на нее именно в ту минуту, когда она мучилась от необычайных переживаний и была сбита с толку тревожными мыслями, на короткое время как будто покинул ее (ибо ни голосом, ни жестом не выразила она своих чувств касательно последних слов Морли и его бегства) и не возвращался до тех пор, пока грохот захлопнувшейся входной двери, гулко разошедшийся по длинному коридору, не вернул ей сознание того, сколь многое оказалось под угрозой в связи с этим происшествием. Она стремглав вылетела из комнаты, чтобы позвать Стивена, сделать еще одно усилие ради отца. Но тщетно. За углом дома начинался проход, ведущий в лабиринт маленьких улочек. Именно этим путем скрылся Морли, и его имя, что скорбным зовом неоднократно пронеслось над молчаливой и крайне обветшалой Смит-сквер, так и осталось без ответа.

Душу Сибиллы объяли ужас и тьма, чувство разрушительного, омрачающего разум горя, с которым нельзя было совладать. Осознание собственной беспомощности окончательно сломило девушку. Она села на ступеньки перед дверью мрачного дома за оградой угрюмого двора и закрыла лицо руками; обезумевшие видения прошлого и будущего — ни мыслей, ни чувств, ни связей, ни смысла, солнечные блики минувшего счастья, неистовые порывы грядущей бури.