Сибилла

Офицер кивнул в знак согласия. И вот, сопровождаемый двумя полицейскими, рослый делегат от Моубрея пронес свою драгоценную ношу через двор, мимо типографии, вверх по переулку, до самой Хант-стрит, где их встретил наемный экипаж, вокруг которого уже собралась толпа — впрочем, сдерживаемая полицией на почтительном расстоянии. Один из полицейских залез в карету вместе с Джерардом и Сибиллой, второй взобрался на козлы. Два других экипажа повезли остальных арестантов и их стражу, и всего через полчаса после того, как Сибилла прибыла к месту тайного собрания, она уже направлялась на Боу-стрит^{578}, чтобы подвергнуться допросу в качестве государственной преступницы.

По дороге в полицейский участок Сибилла быстро почувствовала себя лучше. Обнаружив рядом с собой отца, она обрадовалась и хотела было расспросить его обо всём произошедшем, но Джерард сразу же расстроил ее; в конце концов, решил он, наиболее мудро с его стороны будет постепенно донести до сознания дочери, что они теперь узники, однако к проблеме этой подошел деликатно: сказал, что Сибиллу, несомненно, сразу освободят, и прибавил, что его самого, вероятно, задержат на день-другой, однако преступление их таково, что в любом случае можно будет внести залог, и у него есть друзья, на которых он может рассчитывать. Когда Сибилла отчетливо поняла, что арестована и что ее ожидает публичный допрос, она притихла и, откинувшись на сиденье, закрыла лицо руками.

Арестанты прибыли на Боу-стрит; их спешно отвели в подсобное помещение, где на них какое-то время никто не обращал внимания, хотя в комнате присутствовало несколько полицейских. Наконец, по прошествии примерно двадцати минут, в комнату вошел сурового вида господин, одетый в черное, сопровождаемый полицейским инспектором. В первую очередь он уточнил, действительно ли перед ним арестанты, затем выяснил их имена и род занятий, а также где и по какой причине они были задержаны, после чего, смерив заключенных пронзительным взглядом, сообщил, что судья сейчас находится в Министерстве внутренних дел, и выразил сомнение в том, что их смогут допросить раньше завтрашнего утра. На это Джерард начал излагать обстоятельства, ввиду которых Сибиллу, к несчастью для нее, арестовали, однако суровый господин в черном немедленно велел ему придержать язык, а когда Джерард начал упорствовать, объявил, что, если тот сию же минуту не замолчит, его разлучат с остальными арестантами и отправят в одиночную камеру.

Еще полчаса мучительного ожидания. Заключенным не позволяли вести между собой никаких разговоров. Сибилла сидела на скамейке, полуприслонившись спиной к стене, закрывая лицо руками, безмолвная и неподвижная. По истечении получаса вошел полицейский инспектор, который уже посещал их вместе с господином в черном, и объявил, что сегодня вечером арестантов не удастся препроводить на допрос, и потому они должны (насколько это возможно) удобно устраиваться на ночлег. Джерард в последний раз обратился к инспектору, спросив, нельзя ли предоставить Сибилле отдельное помещение, — и неожиданно добился успеха.

Инспектор был добродушный человек: жил в квартире при полицейском участке, а жена его хлопотала по хозяйству. Он уже поведал ей — в крайне захватывающей манере — о своей арестантке. Супруга инспектора, эта славная женщина, чье сердце и воображение были одинаково тронуты, сама сказала, что им следует смягчить участь прекрасной пленницы, и таким образом ее муж практически упредил просьбу Джерарда. Инспектор предложил Сибилле проследовать за ним в другую половину дома, обещая устроить девушку со всем комфортом и удобствами, какими он и его супруга располагают. По пути из арестантской камеры в жилую часть здания Сибилла заметила в одной из комнат писчие принадлежности — и, впервые обратившись к инспектору, робко спросила, можно ли ей известить одного друга о своем положении. Получив утвердительный ответ с условием, что инспектор просмотрит письмо перед отправкой, она сказала:

— Я сделаю это немедля, — и, взяв перо, написала: