Сибилла

— А разве это необычно, — спросила Сибилла дрожащим голосом, — разве в это время никто не приезжает?

— То-то и оно, — сказала жена инспектора. — Их никогда не привозят со станций, пока не откроется участок. Ничего не понимаю. Тс-с-с!

В эту секунду к ним постучали. Женщина повернулась к двери и вновь отворила ее; прозвучало несколько слов, которые Сибилла не смогла разобрать, но сердце ее неистово заколотилось, как только в голове промелькнула шальная мысль. Это тревожное ожидание было так нестерпимо, а волнение так велико, что она уже приготовилась выйти и спросить, что… — но в эту минуту дверь захлопнулась, и Сибиллу вновь оставили в одиночестве. Она бросилась на кровать. Ей казалось, что она совершенно утратила власть над своим разумом. Все мысли и ощущения девушки слились в то глубокое чувство тревоги, когда начинает казаться, что размеренный ход нашей жизни остановился и дрожит вплоть до самого основания.

Жена инспектора вернулась. Ее лицо сияло. Понимая волнение Сибиллы, она сказала:

— Можете утереть слезы, моя дорогая. Нет ничего лучше, чем иметь друга при дворе: доставили приказ министра о вашем освобождении.

— Не может быть! — воскликнула Сибилла, вскакивая со стула. — Он здесь?

— Кто, министр?! — воскликнула женщина.

— Да нет же! Я имею в виду — кто-то за мной приехал?

— Там, в экипаже у дверей, вас дожидается посланец из министерства, и вы незамедлительно отправляетесь с ним. Еще здесь мой муж — это он стучал в дверь. Приказ доставили еще до того, как открылся участок.

— Отец! Я должна его видеть!

В эту секунду, снова предварительно постучав, в комнату вошел инспектор. Он услышал последнюю просьбу Сибиллы и ответил на нее отрицательно.

— Вам нельзя оставаться здесь, — сказал он. — Вы должны немедленно уехать. Вашему отцу я всё сообщу сам. И поймите вы наконец: я не знаю, выпустят его под залог или нет. Я не могу даже предположить — всё зависит исключительно от улик. Если у вас есть на примете кто-нибудь подходящий, скажем, человек при дворе, влиятельный и с безупречной репутацией, то советую вам разыскать его, не теряя ни минуты. Это куда больше поможет вашему отцу, чем прощания и тому подобное.

Простившись с доброй женой инспектора и попросив передать отцу множество ласковых слов, в сопровождении ее мужа Сибилла спустилась по лестнице. Участок еще не открылся; лишь в коридоре оказалось двое полицейских, и, стоило девушке появиться, как один из них отправился расчищать для нее проход к ожидавшему экипажу. У дверей уже стояла пара молочниц, бездомный трубочист, пирожник со своей дымящейся жаровней и несколько тех безымянных оборванцев, которые всегда собираются в кучу и образуют ядро толпы; возможно, среди них были и наши юные приятели, коротавшие ночь в Гайд-парке^{580}. Зевак разогнали, но они снова собрались вместе, расположившись на более почтительном расстоянии и посылая крепкие проклятия этому древнему учреждению, которое в силу закоренелой привычки они по-прежнему именовали «новой полицией»^{581}.

Человек в свободном белом пальто, чье лицо было скрыто шарфом, обернутым вокруг шеи, и низко надвинутой шляпе, помог Сибилле подняться в экипаж и при этом с огромной нежностью сжал ее руку. Потом он забрался на козлы, сел рядом с возницей и велел ему во весь опор мчаться на Смит-сквер.

Человек в свободном белом пальто помог Сибилле подняться в экипаж.

С колотящимся сердцем Сибилла откинулась на сиденье и в отчаянии заломила руки. Разум ее был слишком разгорячен, чтобы соображать: всё, что случилось в ее жизни за последние двадцать четыре часа, было настолько странно и произошло так стремительно, что казалось, еще немного — и она откажется от главенства рассудка над судьбой, вверив себя сменяющим друг друга картинам головокружительного сна. Голос ее спасителя зазвучал у нее в ушах, и пальцы этого человека коснулись ее руки. От этих звуков память Сибиллы ожила, а прикосновение тронуло самое сердце девушки. Какая нежная преданность! Какая неподдельная верность! Какая смелая и романтичная вера! Подуй она на какой-нибудь талисман и призови на помощь какого-нибудь покорного джинна, этот дух не смог бы оказаться услужливей и не исполнял бы ее желаний с большей полнотой и усердием.

Сибилла проводила взглядом башни церкви Святого Иоанна, того святого, который словно оберегал ее в трудные минуты жизни. Она приближалась к порогу своего дома. Кровь отхлынула от ее щек, сердце затрепетало. Экипаж остановился. Дрожащая и смущенная, она оперлась о руку своего спасителя, но так и не посмела взглянуть ему в глаза. Они вошли в дом — и очутились в той самой комнате, где двумя месяцами ранее он напрасно преклонял перед ней колено, где вчера разыгрался спектакль с великим множеством пылких душераздирающих сцен.