Сибилла

— А то! — ответила Каролина. — Сама-то я в летний вечерок не променяю Моубрейскую Пустошь даже на все «Храмы» мира, особенно если там соберется дружелюбная компания и можно будет от души попеть.

В тот же вечер главные поборники рабочего дела, в число которых входил теперь Чертовсор, решили на следующий день устроить массовое собрание, чтобы обсудить арест делегатов от Моубрея. Организация во всём округе оказалась настолько слаженной, что, объединившись с разными ложами тред-юнионов, пятьдесят тысяч человек, а то и вдвое больше (если повод был важный и день благоприятствовал) могли собраться на поле в течение суток. Следующий день был нерабочим, а стало быть, благоприятным. Захват делегатов, горячо любимых местными тружениками, оказался весомой причиной. Волнение было огромным, воодушевление — искренним и необычайно сильным. Произошло достаточно бед, способных вызвать у людей недовольство и притом не повергнуть в уныние. И Чертовсор, приняв участие в заседании совета тред-юниона, отправился отдохнуть, и ему приснились зажигательные речи, пламенные воззвания, оркестры и знамена, приветственные клики тысяч собравшихся и окончательная победа священных прав.

Утром почта принесла в Моубрей очень важные и волнующие вести. Джерарда подвергли допросу на Боу-стрит. Допрос был долог и пристрастен; Джерарда обвинили в подготовке мятежа, но отпустили до суда под залог. Сумму потребовали изрядную — но деньги были уже подготовлены и незамедлительно внесены. Поручителями стали Морли и некий мистер Хаттон. Этой же почтой Морли отправил друзьям письмо, уведомив о том, что они с Джерардом собираются немедленно покинуть Лондон и должны будут приехать в Моубрей вечерним поездом.

Колоссальное собрание на Пустоши, как было сразу же решено, предполагалось обратить в триумфальное шествие (или, скорее, предварить первое вторым). Во все соседние города были направлены конные вестники, чтобы сообщить о предстоящем великом событии. Каждый мастеровой чувствовал то же, что и мусульманин, призванный под священное знамя. Все они отправились в путь вместе с женами и детьми, чтобы приветствовать возвращение патриота и мученика. Моубрейские труженики собрались уже ранним утром и, организовав несколько процессий, заполонили все церкви. Огромная толпа наводнила приход мистера Сент-Лиса, который не был напуган происходящим и, воспользовавшись предоставленной возможностью, отложил заготовленную им ранее проповедь и стал без подготовки рассуждать на тему «Бойся Бога и чти короля». В часовнях диссентеров открыто проводились благодарственные молебны за внесенный за Уолтера Джерарда залог. После вечерней службы, на которой представители тред-юнионов также присутствовали, рабочие со своими знаменами выстроились на главной улице в стройные ряды и колонны. Каждые полчаса из соседних городов прибывали процессии с музыкой и реющими флагами. Их принимал Уорнер или другой член организационного комитета, который указывал каждой из групп подготовленное для нее место, и та занимала его без каких-либо задержек; общий порядок не нарушался ни на минуту. Некоторые крупные группы прибывали без музыки и знамен, однако сами пели псалмы и шествовали, возглавляемые своими священниками; порой вместе с ними шли дети, следом женщины, далее мужчины с лентами одинаковых цветов на шляпах; все торопились и всё же шли добровольно и уверенно — показатель того, как человечество под влиянием высоких и искренних чувств незамедлительно обращается к церемониям и обрядам, как воображение, будучи возбуждено, становится изобретательным и, желая себя выразить, требует чего-нибудь выходящего за пределы обыденной жизни.

Было оговорено, что, как только подъедет поезд и подтвердится, что Джерард действительно прибыл на нем, группа рабочих, которая находится ближе всего к станции, запоет Гимн Труду; его мгновенно подхватят стоящие рядом, затем следующие, и далее по цепочке — и вот так, словно благодаря воздействию электрического заряда все моубрейские труженики почти одновременно узнают о прибытии своего лидера.