Сибилла

Порой так бывает, что в каком-нибудь дивном сне, когда зачарованное воображение некоторое время запечатлевает благословенную вереницу ярких приключений и ласковых, проникновенных фраз, в этом потоке очарования рано или поздно возникает некий фантастический разрыв: мы не можем отследить, как он влияет на нас, не можем постичь его сущность — и обнаруживаем себя в каком-то восторженном состоянии, которое по сути своей и есть упоение жизнью; то же произошло и сейчас, когда в душе Сибиллы в четкой и ясной последовательности будто бы пронеслось всё то, что случилось, всё, что было сделано ее спасителем, всё, что она почувствовала; и каким-то загадочным образом, который так и не смогла воскресить ее память, Сибилла осознала, что прижимается к трепещущему сердцу Эгремонта, не избегая объятий, через которые выражалась нежность его самозабвенной любви!

Глава десятая

Моубрей охватило небывалое волнение. Стоял субботний вечер; фабрики не работали; прибыли новости об аресте делегатов.

— Ну и ну! — сказал Красавчик Мик Чертовсору. — Что ты об этом думаешь?

— Это начало конца, — ответил тот.

— Вот черт! — вырвалось у Красавчика, который не до конца понял смысл наблюдения, сделанного его глубокомысленным философствующим другом, зато оценил пророческую лаконичность его слов.

— Нам нужно проведать Уорнера, — сказал Чертовсор, — и завтра же вечером устроить собрание на Пустоши. Я подготовлю несколько постановлений. Мы обязаны высказаться; мы непременно должны нагнать страху на капиталистов.

— Я обеими руками за стачку, — сказал Мик.

— Еще не время! — возразил Чертовсор.

— Да ты вечно так говоришь, Сорик, — ответил Мик.

— Я слежу за происходящим, — сказал Чертовсор. — Хочешь быть предводителем народа — учись следить за происходящим.

— «Следить за происходящим»… Что ты имеешь в виду?

— Видишь лоток мамаши Кэри? — Сорик указал на торговое место добродушной вдовы.

— Как не видеть — тем более что у Джулии купончик^{582} за селедку.

— То-то и оно, — сказал Чертовсор, — кроме селедки на прилавке ничего и не видно. А два года назад там лежало мясо.

— Усек, — сказал Мик.

— Жди, пока не останутся одни овощи, когда люди не смогут купить даже рыбу. Тогда и будем говорить о стачках. Вот что я называю «следить за происходящим».

К ним подошли Джулия, Каролина и Генриетта.

— Мик, — сказала Джулия, — мы хотим пойти в «Храм».

— Ишь чего выдумали! — Мик покачал головой. — Научись следить за происходящим, Джулия, и ты поймешь, что с учетом сложившихся обстоятельств дорога в «Храм» нам заказана.

— Почему, Красавчик?

— Видишь лоток мамаши Кэри? — сказал Мик, указывая в означенном направлении. — Когда есть купончик от матушки Кэри, тогда нет медяков для Джека-Весельчака. Вот это я и называю «следить за происходящим».

— Кстати о медяках, — вмешалась Каролина. — На фоне сокращенных трудовых дней всё это практически вышло из моды. Но поговаривают, будто в «Храме» сегодня дают последнее представление: Джек-Весельчак собирается его закрыть — он ведь больше не окупается, а мы хотим повеселиться. Я угощаю; думаю заложить свои серьги — они на худой конец подойдут — и в любую минуту готова отправиться к дядюшке^{583}, потому что хочу смеяться, а не горевать.

— Я бы с превеликой радостью пошла в «Храм», если бы кто-нибудь заплатил за меня, — призналась Генриетта. — Только я не стану ничего закладывать.

— Мы могли бы заплатить только за вход и послушать песни, — сказала Джулия с мольбой в голосе.

— Недурно! — заявил Мик. — Ничто так не возбуждает жажду, как песни, особенно когда они берут за живое. Помнишь, Сорик, как мы вызывали на бис того немецкого парня, который пел «Шотландцы, о-хой»?^{584} Мы это всегда раз пять кряду делали. Пусть меня вздернут, если под конец вечера я не напивался до чертиков!

— Вот что я вам скажу, юные леди, — торжественно произнес Чертовсор, — вы танцуете на краю огнедышащего кратера.

— Бог ты мой! — воскликнула Каролина. — Хотела бы я там потанцевать! Но вообще я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

— Я имею в виду, что скоро все мы станем рабами, — сказал Чертовсор.

— Не станем, если получим десятичасовой закон, — возразила Генриетта.

— И не будем чистить станки во время обеденного перерыва, — подхватила Джулия. — Это же унизительно!

— Вы не понимаете, о чем говорите. Если капиталисты упрячут Джерарда за решетку, нам еще десять лет ни вздохнуть, ни охнуть не дадут, а уж за это время они из нас всё до капельки выжмут.

— Господи, Сорик, ты говоришь ужасные вещи, — сказала Каролина.

— И тем не менее это так. Вместо того чтобы идти в «Храм», мы должны встретиться на Пустоши, и как можно большим числом. Идите и позовите всех своих ухажеров. Мне надо увидеть твоего отца, Генриетта, — он должен быть председателем. Мы споем Гимн Труду хором в сто тысяч голосов. Это посеет страх в душах капиталистов. Вот о чем мы должны думать, если хотим, чтобы у Труда было будущее, а вовсе не о том, как бы пойти к Джеку-Весельчаку и послушать идиотские песенки! Понимаете?