Сибилла

— Бедная Ирландия! — воскликнул Джерард. — Полагаю, бобриковые куртки^{614} теперь протянут нам руку помощи и, уж во всяком случае, найдут, чем занять военных.

— Нет, дорогой отец, не говори так!

— Сибилла не позволяет мне, добрый друг Хаттон, даже подумать о таком, — улыбнулся Джерард. — Что ж, полагаю, это и не входит в мои планы, в конце концов, в тридцать девятом я однозначно проявил себя не лучшим образом; но это Лондон тогда втянул меня в неприятности. Ничего не поделаешь, я продолжаю лелеять мысль о том, что, окажись я в ту пору на Пустошах хотя бы с горсткой крепких ребят, дела могли бы пойти иначе; и я должен признать, что это так, Сибилла, воистину должен.

— Но у вас здесь всё тихо, я надеюсь? — спросил Хаттон.

— О да! — ответил Джерард. — Уверен, в Моубрее наш дух сломлен в достаточной мере. Оклады становятся всё ниже с каждой неделей, а работы хватает лишь для того, чтобы препятствовать откровенной праздности; такое положение вещей делает людей очень и очень покорными. Но подождите немного, они начнут голодать, и тогда, я надеюсь, мы услышим их ропот.

— Помнится, наш друг Морли в тридцать девятом году, когда мы вернулись из Лондона, очень хорошо описал мне здешние настроения, — заметил Хаттон. — Надеюсь, что они сохраняются и по сей день. Тогда он не опасался беспорядков, а лишения в тридцать девятом были суровыми.

— Ну, — сказал Джерард, — так ведь и заработки с тех пор всё уменьшаются. Люди существуют, но едва ли можно сказать, что живут. Только вот думается мне, что они напуганы. Пустой желудок может порой как притупить чувства, так и подогреть мужество. И потом, они лишились своих предводителей. Как видите, я отошел от дел и веду себя довольно смирно с тех пор, как вышел на свободу, да и Уорнер сломался: ему пришлось тяжелее, чем мне, — что странно, ведь у него оставалось его ремесло; я же был совсем неприкаянным, истинно говорю, и вот что теперь думаю: мне, вероятно, так и не позволят пожить в замке, но я бы непременно умер в одном из них, если бы не каждодневные посещения Сибиллы.

— А как поживает Морли?

— Весьма неплохо; всё тот же, каким вы его помните; я не заметил в нем ни малейшей перемены, когда вышел из тюрьмы. Его газета процветает. Он всё так же проповедует моральную силу и считает, что все мы в конце концов будем жить общинами. Но поскольку единственная община, с которой я знаком по личному опыту, — это тюрьма, то и поддерживаю я его теорию ничуть не больше, чем прежде.

Глава шестая

Читатель, возможно, еще не успел окончательно забыть мастера Никсона и его товарищей, шахтеров и горняков из расположенного неподалеку от Моубрея района, который Морли посетил в начале нашей истории, тщетно пытаясь найти джентльмена, с которым он впоследствии так неожиданно столкнулся. В том районе дела шли так же незавидно, как и в Моубрее, только вот тяготы выпали на долю людей, менее привычных к трудностям, чей дух не был сломлен недавним крушением их надежд и наказанием их предводителей.

— Так продолжаться не может, — вынув трубку изо рта, изрек мастер Никсон, сидевший в трактире «Восходящее солнце». Его слова были встречены дружным тяжелым вздохом. — Всё к тому шло, — продолжил он. — У Натуры свои законы, и один из них — честная ежедневная плата за честный ежедневный труд.

— Куда там, — сказал Джаггинс, — норму всё завышают, а дневную плату снижают на шиллинг.

— А что же будет завтра? — спросил Уэгхорн. — Пайщик говорит, что с этого дня работа на участке Паркера прекращается на неделю. Симмонс оплату не снижает, зато рабочий день урезает вдвое.

— Еще немного, и ребята играть возьмутся, — сказал один из горняков.

— Цыц! — укоризненно цыкнул на него мастер Никсон. — Игра — очень веское слово. Ребята не начнут играть, как делали это раньше, разрешаешь ты им или нет. Мы должны назначить комитет, чтобы рассмотреть этот вопрос, а еще — договориться с представителями других ремесел.

— Ну ты и мужик, мастер Никсон! Таких в церковные старосты выбирать надо, — произнес осаженный горняк, бросив на Никсона восторженный взгляд.

— Что делает Диггс? — деловито спросил мастер Никсон.

— Снижает оплату и заламывает цену на продукты, словно орехи щелкает, — ответил мастер Уэгхорн.

— В Чертовом Подворье подняли серьезную бучу, — с большим воодушевлением сообщил шахтер, который в эту минуту зашел в бар. — Говорят, будто завтра закроют все мастерские: ни единого заказа с прошлого месяца. К ним из Лондона приехал большой человек, каждый вечер с ними толкует, говорит, что у нас есть право работать по восемь часов в день, получая за это четыре шиллинга и две кружки эля в придачу.

— Честная ежедневная плата за честный ежедневный труд, — подтвердил мастер Никсон. — Насчет часов я бы не стал упрямиться, а вот деньги и выпивка — самое то.

— Если поднимется Чертово Подворье, — сказал Уэгхорн, — будет то еще зрелище!

— Дело нешуточное, — кивнул мастер Никсон. — Что скажете, если туда делегацию послать? Может, и добром обернется.