Сибилла

Последнее распоряжение было едва ли не самой удивительной частью всей этой затеи: никто и представить себе не мог, будто Епископ и кто-либо из его приспешников когда-нибудь слышал о Хартии и, уж тем более, что они способны так или иначе проникнуть в ее суть или же хоть как-то уверовать, что вступление Хартии в силу будет способствовать их интересам или же отомстит за их обиды. Однако всё произошло именно так, как и большинство великих событий в истории: в результате неожиданного подспудного влияния отдельной личности.

В то самое время, когда тяготы стали невыносимы, в Водгейте поселился до поры некий чартистский лидер; он обрел большое влияние и известность, уверяя страдающих, полуголодных жителей в том, что они имеют право работать всего по восемь часов в день, получая за это четыре шиллинга и две кружки эля в придачу. Был он человек со способностями, умел подобрать близкие народу слова, и его выступления приносили плоды: поддержка местного населения обеспечила ему общественный вес; а поскольку Чартист (который из осторожности никогда не заговаривал о Хартии) обращался к тем, кому была неведома активность ввиду их малой занятости и скудности досуга, он сделался важным человеком в Водгейте и пользовался особым покровительством Епископа Хаттона и его супруги, содействия которых он старательно добивался. В подходящую минуту, когда приготовления были завершены и всё окончательно поспело, а Епископ страшно напился, утомленный жалобами своих «прихожан», Чартист раскрыл ему тайны Хартии, убедив не только в том, что «пять пунктов» исправят всё, но и в том, что он, Епископ, — единственный, кто может отстоять эти «пункты». Епископу нечем было заняться; он мастерил замки исключительно ради забавы; ему нужно было дело — и он взялся за Хартию, не до конца понимая ее суть, но взялся со всей страстью и твердо вознамерился пройти маршем по стране во главе колонны водгейтских жителей и насадить новую веру.

Со времен обращения императора Константина^{616} не случалось ничего подобного. Весь север и большая часть средней Англии были охвачены недовольством; вся страна бедствовала; надежда покинула рабочих, у них больше не осталось веры в какое бы то ни было будущее при существующем строе. Они были готовы — независимо от политической программы чартистов. Представители каждой профессии имели свой юнион, а у каждого юниона были отделения в каждом городе и центральный комитет в каждом районе. Требовалось лишь сделать первый шаг — а чартистский эмиссар уже давно присматривался к Водгейту как источнику возмущений, когда известие о стачке в Ланкашире побудило его ускорить развитие событий.

Шествие Епископа Хаттона во главе «чертовых котов» по шахтерским районам было, возможно, самым выдающимся народным движением со времен «Благодатного паломничества»^{617}. Епископ восседал на омерзительном белом муле с бельмом на глазу и размахивал огромной кувалдой, которой, по его собственному заявлению, собирался крушить врагов простого народа: всех хозяев казенных и заводских лавок, пайщиков и старших, главных мастеров и их подмастерий. За ним шли около тысячи «чертовых котов», потрясавших дубинами или вооруженных железными прутами, кирками и молотами. По обе стороны от Епископа ехали на осликах его сыновья, важные и чинные, словно каждый из них работал над своим напильником. Трепещущий шелковый штандарт, на котором был написан текст Хартии (его вручил Епископу делегат), несли впереди наподобие священной хоругви. Мир еще не знал такого угрюмого и зловещего войска. По мере продвижения ряды «чертовых котов» постоянно пополнялись, поскольку водгейтцы прекращали любую работу на своем пути. Они останавливали все машины, срывали вентили на всех котлах, тушили все горны, всех людей выводили вон. Рассылались приказы: работа должна прекратиться до тех пор, пока Хартия не обретет силу закона в этих краях. Шахты и фабрики, литейные заводы и ткацкие мастерские обязаны были простаивать до ее утверждения; и этот затянувшийся перерыв не ограничивался крупными предприятиями. Любую работу всякого рода и характера также следовало прекратить: портному и сапожнику, метельщику и трубочисту, меднику и извозчику, каменщику и строителю — всем, всем до единого! Наступил небывалый день священного отдохновения, последствия которого должны были возместить любые незначительные тяготы, возникшие в связи с ним, и в конечном итоге благодаря повышению доходов и улучшению условий жизни обеспечить людям ремесленный рай, Трудовую Утопию, что запечатлелась в звонких словах, самые звуки которых радостны для англосаксонского племени: «Честная ежедневная плата за честный ежедневный труд».

Глава седьмая